Стучу.
– Алиса, это мы с Маришкой, открой, пожалуйста.
Открывает. Зареванная.
– Алиса... – Ника делает еще одну попытку поговорить с девочкой.
Алиса впускает нас и показательно захлопывает дверь перед замершей напротив Никой, бросив на нее ненавидящий взгляд. Бежит на кровать, забирается с ногами на нее, опирается спиной к стене, поджав колени к подбородку. Шмыгает. Надо что–то сказать, успокоить?
Присаживаемся с Мариной по разные стороны от Алисы. Я глажу ее по голове. Косички рассыпаны по плечам, еще влажные.
– Алиса, не расстраивайся, все наладится.
– Нет, она притворяется, – хлюпает носом в коленки. – А на самом деле стерва, – выплевывает зло.
Кто – Ника или Юля? Неважно.
– Не говори так. Она поступает так, потому что думает, что так будет лучше...
– Она врет! Она всегда врала!
Алиса с остервенением начинает расплетать одну из тонюсеньких косичек. Пальцы дрожат, она психует.
– Не надо, Алиса.
Прижимаю ее к себе. Девочка снова рыдает, а я терпеливо жду, когда она успокоится. Целую ее в макушку, поглаживаю по спине. Марина смотрит на нас во все глаза и водит ладошкой по загорелой коленке подруги.
– Все будет хорошо, вот увидишь, – успокаиваю Алису.
Вскоре она затихает.
Убедившись, что истерика позади, решаю, что нам пора.
– Маришка, где твоя одежда?
– Тут, – дочь показывает на сложенные стопкой вещи.
– Переодевайся. Давай помогу.
Купальник почти высох, поэтому снимается легко. Вешаю его на спинку стула, чтобы лучше просох. Одеваю дочь.
– Алиса, ты не могла бы вызвать нам такси?
– Вы уезжаете? Из–за Юльки? Дима ее выставит. Он ее не любит.
– Нам просто очень нужно домой. Пожалуйста, вызови.
Маришка шмыгает, Алиса тоже. Я еще держусь.
Алиса вызывает машину.
– Лена, можно я буду тебе звонить?
– Конечно! В любое время. Я буду рада и Марина тоже.
Дочь машет головой. Да.
– Вы же приедете еще?
– Я не знаю…
– Мама, мы заберем Джекки и Персика? – волнуется дочка.
– Обязательно. Но попозже, ладно? Пусть они еще подрастут.
– Я тогда скажу бабе Любе, чтобы не отдавала их никому.
– Я послежу за ними, – обещает ей Алиса.
У Алисы звонит телефон. Диспетчер сообщает, что такси подъезжает.
– Пойдем?
Алиса обнимает меня, потом Марину.
– Пока.
– Пока.
Ники у дверей уже нет.
Мы спускаемся вниз. Во всем доме тишина, свет не горит. На улице темнеет.
В окно веранды вижу, что Дима до сих пор разговаривает с Юлей. Рядом Любовь Михайловна. Дима ерошит волосы, потирает лицо. Нервничает.
Отворачиваюсь. Выходим с дочкой на дорожку и идем по ней до калитки. Изгородь из растений делает нас незаметными.
Да, я сбегаю. Трусиха. Но я не могу бороться против маленького, едва зародившегося ребенка. Я знаю каково это – быть матерью–одиночкой. Но отец Марины умер, а у Юлиного малыша он будет совсем рядом, в этом же городе, и как ей растить малыша одной, зная, что где–то у него есть отец? Как Дима будет смотреть в глаза моей дочери, думая о родной кровиночке? Я не хочу, чтобы любимый мучился и выбирал. Я выбрала за него.
Такси подъезжает, едва мы выходим за ворота. Садимся назад.
– Лена, стой! – слышу любимый голос.
– Мама, там дядя Дима!
– Пожалуйста, скорее, – едва выговариваю мольбу водителю.
– Как скажете, – слышу в ответ, и машина резво трогается с места.
– Спасибо, – шепчу пересохшими губами и откидываюсь на спинку сиденья, прижав к себе дочь.
Боковым зрением замечаю фигуру Дмитрия. Он, хромая, бежит за такси. Отстал. Закрываю глаза.
Пустота в груди смешивается с болью. Зачем я успела влюбиться в чудовище? Так сильно, что теперь дышать не могу…
Телефон звонит. Дима.
Отключаю его совсем. Не. Мо. Гу.
– Куда едем? – спрашивает водитель.
– Куда–нибудь подальше… Ой, – спохватываюсь через некоторое время, вглядываюсь в темноту за окном с целью определить где мы, – в город, пожалуйста, на Площадь Советов, там покажу.
– Понял вас.
Всю дорогу кроме тихого урчания мотора в салоне не произносится ни звука. Мое лицо заливают слезы, а в груди невыносимая боль.
31. Готов, чудовище?
31. Готов, чудовище?
– Дмитрий –
– Лена! Стой!
Сбежала!
Отступилась? Отказалась от своего чудовища?
Не–ет, тут что–то другое.
Жаль, не успел остановить. Не успел сказать, что ничего у нас не меняется.
Меняется! И все равно это ничего не значит!
Машина скрывается за поворотом. Надежда, что Лена одумается и вернется, лопается как мыльный пузырь. Набираю ее, гудок, второй.
– Возьми трубку! – ору вне себя. – Лена, возьми эту чертову трубку!
Скидывает. Еще набираю. Не абонент.
Мобильный в руке жалобно хрустит. Черт! Черт! Черт! Надо было догадаться, что Лена не будет спокойно ждать, когда Юля уйдет первая.
Юля. Млять. Отмотать бы пленку с ней назад до… до чего? До аварии или еще дальше – до встречи? Уже без разницы. Разгрести бы то, что имею.
Ребенок. Юля уверяет, что беременна. От меня. Справку в руки сунула. Подготовилась.
А я не готов! И вообще не уверен, что она говорит правду, потому что многое у нас было построено на лжи. Не многое. Все!
Пытаюсь вспомнить когда последний раз спал с Юлей.
Не помню!
Лена, моя белокурая красавица, полностью стерла прошлое. Ее помню с первой встречи. Каждое слово, взгляд, жест. А Юлю нет! И тем более стерт момент, когда не предохранялись…
Возвращаюсь в дом матери злой как черт на всю эту ситуацию. За то, что не мог просчитать все наперед. За то, что столько времени не видел в бывшей стервозность, алчность и лицемерие. За то, сейчас что хочется крушить все вокруг, но понимаю, что проблему это не решит.
Юля сидит за столом на кухне. Довольная, улыбчивая, фальшивая насквозь. Мать молча ей чай подливает. Ники нет, с ней я позже поговорю. Удружила родственница. Знал ведь, что с Юлей они закадычные подружки, не думал, что вмешиваться будет.
