– Юля беременна.
– Ох, ниче се, – Олег держит паузу, переваривает. – А твои что? – осторожно.
– А мои уехали.
– Бросили тебя?
– А вот это я сейчас пытаюсь выяснить.
– Ты у нее, у Елены?
– Почти.
– Что значит "почти"?
– Да вот, сижу под окнами, жду, когда аудиенция с бывшим женишком закончится, и пойду задавать вопросы.
– Мне приехать? Помочь с женишком?
– Не, брат, я сам. Ты лучше за семьей присмотри.
– Окей. Если что – я на связи. И ты это, Димыч... Ты там поаккуратнее. Дров не наломай.
– Ну что ты. Я даже мух не обижаю. Все давай, не трать мое время.
Отбиваю звонок. За время разговора с Олегом тень в окне то появляется, то исчезает и когда снова это происходит, я срываюсь.
Вылетаю из машины и мчусь к подъезду, кипя от ревности. Домофона нет, на двери стоит кодовый замок, комбинацию которого я не знаю! Не подумал об этом заранее, а время идет!
Дергаю дверь, не поддается. Черт! Черт! Черт! Бью кулаком о металл, раз, другой, третий. Костяшки опаляет резкой болью, что ещё больше усиливает бешенство.
Звоню Лене, не абонент. Встряхивая рукой с отбитыми костяшками, нарезаю круги у подъезда. Хоть бы кто из собачников вышел, что ли, но как назло никого.
Спустя еще несколько минут, о чудо, кто–то открывает эту чертову дверь изнутри, и я вламываюсь внутрь, практически бьюсь грудью об Веника.
– Скробот! – фамилия противно скрипит на зубах.
В полумраке подъездного тамбура я вижу сведенные к переносице брови и опущенные плечи. Отвергли все же тебя, да, Веник?
– А–а, чудовище, – усмехается безразлично, узнав меня. – А я сомневался, что она выберет тебя.
Мы стоим в темноте узкого тамбура одни. Отличная позиция вмазать Скороботу по самое небалуйся. За то, что появляется на моем пути, когда у меня и так все висит на волоске. За то, что покушается на мое!
Громко дышу, стоя напротив соперника. Сжимаю и разжимаю кулаки, вот–вот пружину сорвет и...
– Иди, – произносит этот упырь медленно, словно нехотя. – Ждет она тебя. – И с нотками зависти добавляет: – Любит.
И распахивает дверь на лестницу шире, пропуская меня внутрь. А видок у него еще более плачевный, чем показалось изначально.
Не знаю, что меня больше радует – его ничтожный вид или слова, что она меня любит и ждет. Бить ему морду желание отпадает. Молча прохожу мимо него.
– Эй, – окликает в спину, – как там тебя, Дмитрий?
Оборачиваюсь. На Веника свет лестничного пролета не падает, а потому он как привидение в темноте – один сутулый силуэт угадывается.
– Береги их.
По лестнице поднимаюсь, не замечая ступенек и пролетов. На площадке стоит симпатичная композиция – подарки Веника: коробка с кукольным домом, вино, цветы сверху.
В груди патокой разливается эгоистичное удовлетворение. Мои девочки, умнички, выкинули все, чтобы глаза не мозолило. А я куда с пустыми руками? Где мои пакеты с вкусняшками? Снова спускаюсь к машине, предварительно подперев подъездную дверь так кстати лежащим рядом камнем.
На телефон приходит оповещение. Лена в сети! Включила–таки мобильник. Звонит!
Нет, дорогая, по телефону мы разговаривать не будем, исключительно глаза в глаза! Сбрасываю.
Забираю с собой вкусняшки. На заднем сиденье осталась сумка с вещами Маринки. Забрать? Нет, оставлю ее на всякий случай. Повод, если что…
Поднимаюсь.
Рука замирает над звонком. Стучу тихо. Прислушиваюсь. Опять стучу.
Лена открывает. Глаза большие из темноты коридора влагой сверкают, губу нижнюю закусила. Молча отступает, пропуская меня в квартиру. Иду с пакетами сразу на кухню, ставлю их на стол, разворачиваюсь к Лене.
Ресницы мокрые, в синеве – боль. И сама вся такая нежная, беззащитная, растерянная. Все обвинительные вопросы и оправдательные ответы растворяются в воздухе, остается одно лишь желание – стереть эту боль, заполнить снова светом, собой.
Шаг. И сгребаю свою блондинку в охапку, вжимаю в себя и дышу ею, дышу, надышаться не могу. Мне срочно нужно пополнить запасы легких ее ароматом, потому что на ее запах покушался другой, чужой. Лена обнимает меня в ответ и это так… головокружительно хорошо...
– Как дочка? – голос подводит, хрипит.
– Спит.
Лена сбивчиво дышит мне в шею. Тепло, влажно. Губы касаются кожи. Еще, еще, заставляя разгоняться кровь по венам. Медленно прокладывают дорожку из мелких поцелуев к моим губам. Да, девочка моя, так! Никого нет между нами и не будет!
Наши губы находят друг друга. Мы, безумные, кусаем друг друга. Это не поцелуй. Это истерика. Наша обоюдная. И усмирить ее можно только одним способом, и он нам сейчас жизненно необходим…
Запускаю руки ей под платье, задираю его, сжимаю ягодицы. Отрываю ее от пола, вжимая в себя. Она обхватывает меня бедрами. Невесомая, воздушная.
Запускает руки мне в волосы, сжимает затылок, чтобы углубить поцелуй.
Шаг к двери – прикрываю ее плотно. Шаг к столу, сдвигаю пакеты на другую сторону, усаживаю свою женщину на столешницу.
Моя! Слышишь! Каждым изгибом, каждым стоном мне в губы. Моя! И я твой! Чувствуешь? Весь, без остатка.
Да… Так!
…
Мягко целую Елену в опухшие губы. Прижимаюсь лбом к ее лбу. Восстанавливаем дыхание. Чувствую себя плюшевым мишкой – теплый, уютный, улыбчивый. И легкий. Такой, что парить хочется в небеса вместе с моей красавицей в объятиях.
Лена закрывает глаза. Вдох. И на выдохе:
– Дима, тебе пора.
Что?!
Улыбка сползает, возвращая меня землю. Долетался.
Смотрю на нее в упор и нихрена не верю, что она действительно хочет моего ухода. Говорит не то, что думает!
– Не уйду!
Нехотя отлипаю, заправляю рубашку в брюки, щелкаю пряжкой. Не свожу взгляда с лица любимой. Она не смотрит. Аккуратно сползает со стола, поправляет платье.
