Не иначе, Нуево-Балуарте перешел к идальго Алваресу от мавров. Твердыни, возведенные христианами, куда более строги. В них нет ни витых столбиков, ни узорчатых чаш, ни цистерн, ведь главное — это крепкие стены и добротные постройки, а не внешняя краса. Сарацины же чересчур ею озабочены, забывая о скромности и воздержанности. Их и чистота души, пожалуй, не волнует — только богатство. Одно слово — язычники.
Хасинто в презрении дернул губами и двинулся дальше.
По дороге встречал людей, но все куда-то спешили. Отвлекать их, задерживать, казалось неправильным, и он проходил мимо. Хорошо, что наконец наткнулся на пятерых праздно беседующих воинов. Судя по смеху, они обсуждали что-то веселое.
Более всех выделялся лысый чернобородый муж в богатой одежде. Он стоял напротив остальных, выставив вперед копье с красующимся на нем вымпелом. Ярко-вишневым — это цвет Алвареса и его людей. Может, Хасинто нашел того, кого искал? Неспроста же рыцари так внимательно слушали этого идальго. Сам же он выглядел таким важным, гордым, что и впрямь мог оказаться Бенито Алваресом.
Хасинто подошел ближе, и до него донесся обрывок беседы:
— На это копье я двоих за раз насадил!
— А обратно как вытащили? Копье-то?
— Силы у меня для этого довольно, видит Бог! Иначе как бы сумел одним ударом меча две измаильтянских головы снести?
— И как?
— А вот так! Размахнулся и — р-раз!
Воины заметили Хасинто и повернулись к нему. Чернобородый рыцарь — Алварес? — спросил:
— Юноша, кто вы и что вам нужно?
— Я эскудеро дона Иньиго, сеньора де Лара. Ищу идальго Бенито Алвареса.
Чернобородый сразу сник и как будто смутился. Значит, он не Алварес, и хорошо. Не хотелось бы подчиняться этакому хвастуну. Зато стоящий рядом молодой русоволосый воин тронул Хасинто за плечо и сказал:
— Я знаю, где мой сеньор. Отведу вас.
— Буду вам благодарен, кабальеро…
— Доминго Диес. А вы?
— Хасинто Гарсиас.
— Рад знакомству. Идемте же.
Доминго увлек его прочь. Как только они отдалились от остальных рыцарей, Хасинто протянул:
— Признаюсь, сначала я подумал, что чернобородый воин, которого вы все слушали, и есть идальго Алварес.
— Ну что вы! Это Перо Санчес. Простой кабальеро. Любитель сочинять небылицы. Забавно их послушать, интересно. Опять же, есть над чем посмеяться. Хотя воин он и впрямь недурной, спору нет.
Доминго повел на запад — в противоположную сторону от той, куда Хасинто шел до этого. Мимо церкви и погоста, мимо конюшни, амбаров, хибар челяди — и до ворот. Неподалеку от них сновали люди — человек шесть или семь. Что они делают, удалось разобрать только подойдя ближе. Воины раскидывали добычу: клинки к клинкам, копья к копьям, доспехи к доспехам. Наверное, скоро начнется дележ.
— Сеньор Алварес! — воскликнул Доминго.
На зов обернулся мужчина в красных котте и шапке, из-под которой на плечи падали каштановые волосы.
Ничего себе! До этого Алварес представлялся возраста дона Иньиго, а то и старше. А оказалось, что он взрослее Хасинто самое большее лет на пять, а скорее вообще на три-четыре года. И взгляд молодой — острый, дерзкий, веселый. Пусть сейчас идальго даже не улыбался, но из-за ямочек на щеках и тонких морщинок возле глаз казалось, будто вот-вот рассмеется. Алварес же, напротив, нахмурился и, склонив голову набок, спросил:
— Доминго, что-то случилось? Кто это с вами?
— Сеньор, это Хасинто Гарсиас, оруженосец сеньора Иньиго Рамиреса.
— То-то я смотрю, лицо знакомое, — вот теперь Алварес улыбнулся. — Подойдите же, — он приглашающе махнул рукой.
Они приблизились, и Хасинто произнес:
— Приветствую вас, доблестный идальго.
— Рад встрече. Наш сеньор передал мне какое-то поручение?
— Да. То есть нет… Не совсем.
Алварес поднял брови.
— Дон Иньиго отправил меня в ваше распоряжение, — пояснил Хасинто. — Чем мне заняться?
Только бы идальго не сказал: ничем. Только бы не отправил отдыхать! Ну подумаешь — плечо. Оно болит не так уж сильно! Сарацинское снадобье оказалось благословением, как бы кощунственно это ни звучало. Однако Алварес все-таки скользнул взглядом по перевязанной руке, и на его лице отразилось сомнение.
Проклятое плечо! Из-за него на Хасинто все смотрят, как на калеку! Сбросить бы повязку! Но нельзя. Иначе оно будет медленнее заживать. Тогда он еще надолго останется лишним.
— Хорошо, — идальго кивнул. — Я знаю, чем вас занять..
Хвала Всевышнему! И Алваресу тоже. Должно быть, молодой рыцарь понимает, каково это: чувствовать себя немощным, когда ты юн и в общем здоров.
— Помогите с добычей, — велел Алварес. — Нужно класть кольчуги к кольчугам… Ладно, сами разберетесь.
— Да.
— Вот и хорошо. С этим и одной рукой управитесь. — Он перевел взгляд на Доминго. — Амиго, а ты и остальные уже разобрались с вражьми лошадьми? Места в конюшне и под навесами хватило?
— Для хороших коней да. А плохоньких… некоторых ополченцам раздали. Других на мясо пустим. А пока они стреноженные на заднем дворе стоят.
— Значит, все сделали.
— Ага. Давно уже.
— Давно? И чем же потом занимались?
Доминго замялся.
— Честно говоря… ничем, — его щеки слегка порозовели. — Санчес опять подвигами хвастал, — губы Доминго скривились в ехидной усмешке. — Ну а мы слушали. Извините. Не могли удержаться.
— Ясно. Что ж, возьмите Санчеса и других бездельников. Идите на поле. Наверняка там осталось какое-то оружие. Или еще что. И не вздумайте возвращаться ни с чем.
Доминго ушел, Алварес же с непониманием и легким недовольством посмотрел на Хасинто. Наверное, подумал: почему эскудеро, спрашивающий, чем заняться, до сих пор стоит без дела? И верно: ни к чему ждать, пока идальго скажет что-то вроде «идите, выполняйте».
Хасинто бросился к перебирающим добычу воинам. Тут и кольнуло странное чувство: подчиняться Алваресу неприятно. Сначала он не сообразил, почему, а затем дошло: этот идальго слишком молод. Познакомься Хасинто с ним года на два-три позже, когда сам бы стал рыцарем — и они говорили бы на равных. А может, даже подружились. Сейчас же для Алвареса он лишь юноша-эскудеро, которого можно не принимать всерьез.
Ничего… Он не намерен оставаться оруженосцем слишком долго. Все сделает, совершит любые подвиги, чтобы доказать…
Что доказать? Как Диего доказал?
Ужасная горькая мысль! Нет, все будет не так, как с Диего! Хасинто станет рыцарем в земном мире, а не в Божьем. Но сейчас лучше не думать об этом. Пусть в голове останется поручение и только оно.
