— О, извини, — бросил Хасинто и понесся дальше.
Лишь выбежав из замка, он остановился и перевел дух.
Нужно было понять, где искать мавра. Наверное, рядом с ранеными. Их держали в одном из гарнизонных жилищ, но в каком именно, Хасинто не знал. Не интересовался, ведь навещать там было некого. Диего погиб, рана Фернандо оказалась неопасной, и о нем заботились товарищи, а не лекари.
Ибн Якуба он отыскал на удивление быстро. Правда, не возле раненых, а рядом с мавританским посланником. Они стояли под оливой и о чем-то беседовали на своем, измаильтянском языке. Странно, что им позволили, ведь лекарь-неверный мог выболтать то, что пришлому сарацину знать не следует.
Хасинто приблизился, и врачеватель тут же повернулся к нему.
— Доброго дня, юный идальго. Как ваша рука?
Лучше бы ибн Якуб молчал! Потому что когда спросил, она заболела сильнее.
— Хорошо. Но если у вас еще есть то чудодейственное зелье…
— Увы, пока что вам несколько дней не стоит его пить, — в голосе сарацина прозвучало сожаление. — Конечно, если наш господин дон Иньиго прикажет… Но я бы не советовал. Это снадобье, когда его много, лишает воли и разума, пятнает душу. И кажется мужу, не знающему меры, будто гуляет он по обители богобоязненных… Дар аль-муттакин… По садам Аллаха. Но на самом деле…
— Ладно-ладно, я понял. — Не хватало еще про лжебога слушать! — И я не из-за зелья вас искал.
— Из-за чего же? — Мавр склонил голову набок и закусил нижнюю губу.
— Сеньор Иньиго Рамирес желает вас видеть.
Ибн Якуб перевел взгляд на мавританского посланника и что-то ему сказал. Они обменялись поклонами, затем чужой сарацин ушел, а лекарь обратился к Хасинто:
— Я готов. Господин сказал, чего желает?
— Да. Пергамент, чернила и написать послание.
— Хвала Всевышнему, что сеньор дон Иньиго отправил за мной не из-за внезапной хвори. Душа моя возрадовалась. Передайте же, юный идальго, что я сейчас явлюсь. Только возьму, что нужно.
Ну да, рад ибн Якуб, что с господином все хорошо! Как бы не так! Хасинто ни за что не поверит, что неверный желает сеньору добра.
Интересно, когда и где сарацин выучился так гладко и красиво изъясняться на кастильском? Иным рыцарям на зависть. Наверное, он давно живет среди христиан. И все равно не принял Бога истинного, остался язычником. Тем меньше к нему доверия.
— Нашли? — спросил де Лара, стоило Хасинто переступить порог.
— Да. Он сказал, что сейчас придет.
— Замечательно.
Сеньор поднялся со скамьи, отошел к узкому окну и оперся руками о стену. В покоях сразу потемнело, лишь поверх головы дона Иньиго просачивался серый тревожный свет. В глубине комнаты он растворялся, поглощенный багряными отблесками раскаленных на жаровне углей.
Де Лара молчал, Хасинто тем более. Только и слышалось, как трещат угли, жужжит под потолком муха, копошится у стены мышь или крыса. Безмолвное ожидание давило на плечи, и казалось, будто сам воздух потяжелел, и тени сгустились.
Быстрей бы за дверью раздались шаги! Быстрей бы пришел мавр! Тогда сеньор скажет, что делать Хасинто: оставаться или уйти. Может, ему уже пора уходить, но ведь нельзя сделать это без позволения.
Он смущенно кашлянул и все-таки спросил:
— Дон Иньиго, мне следует уйти? Или у вас еще будут для меня поручения?
— Ты мне не мешаешь, — ответил де Лара, не оборачиваясь. — А поручения… Пока не знаю. Если хочешь, можешь идти. Понадобишься — я за тобой отправлю.
О нет! Он не хотел уходить. Конечно, стоять посреди комнаты и ждать неуютно, неловко. Зато он больше узнает о поисках сеньора и, возможно, все-таки сумеет как-то помочь. Пусть дон Иньиго не верит, что Хасинто на это способен — а он все равно попробует. И никому не скажет о том, что здесь услышал. Де Лара может ему доверять. Похоже, он уже доверял, иначе прогнал бы.
Мысль оказалась такой неожиданной и лестной, что Хасинто не удержался от улыбки.
Наконец послышались долгожданные шаги и стук в дверь.
— Входи! — обернувшись, крикнул де Лара.
Он отошел от окна, в покои ворвался свет. Через мгновение отворилась дверь: явился лекарь.
— Господин, я принес то, что вы велели, и запишу то, что скажете.
— Тогда приступим. Чинто, а вы не стойте. Присядьте куда-нибудь.
Хасинто послушался и примостился на шкурах, где давеча спал. Ибн Якуб же приблизился к окну и — как странно! — уселся прямо на пол. Достал тонкую квадратную доску, до сих пор зажатую под мышкой, и положил себе на колени. Сверху расстелил пергамент, а чернила поставил рядом с собой. Обмакнув в них перо, поднял глаза на дона Иньиго и сказал:
— Я готов.
— Запишешь на своем наречии. Это амиру Яхъе ибн Мехмету ибн Саиду. — Мавр уже коснулся пергамента острием пера, но сеньор воскликнул: — Нет! Не пиши пока.
На лице лекаря отразилось удивление.
— Как пожелаете, господин.
— Сначала я скажу, что нужно записать, — пояснил де Лара. — А потом ты запишешь. На вашем наречии. Так, чтобы все было ясно, и чтобы ответ не оскорбил нашего врага. Ты запомнил его имя?
— Не нужно запоминать то, что и так знаешь, — мавр улыбнулся.
— Ты знаком с ним? И что он за человек?
— Увы, господин, сам я с ним не встречался. Но слышал, что человек он благочестивый и…
— Мы с тобой по-разному понимаем благочестие, друг мой, — усмехнулся Иньиго Рамирес. — Ты скажи: он не лжец?
— До меня не доходила такая молва.
— Это хорошо. Ладно, слушай, а потом запиши теми словами, какими нужно.
— Я понял.
— Скажи: я согласен на обмен. Но если ибн Мехмет солгал, я убью его сына, либо запрошу за него втрое больший выкуп. Зависит от того, насколько сильно буду раздосадован. Скажи: я встречусь с ним через день в полдень. К северу от разрушенной крепости. И пусть не помышляет о засаде. Со мной будет много рыцарей. А его сын в заложниках: если со мной что-то случится, его убьют. Все. Теперь можешь записывать.
Ибн Якуб обмакнул кончик пера в чернила. Спустя пару мгновений оно заскрипело по пергаменту. Иногда мавр поднимал голову, хмурился, покусывал нижнюю губу и вертел перо в пальцах. Затем снова возвращался к посланию.
Наконец он сказал:
— Я все записал. Почти.
— Что значит это твое «почти»?
— Я оставил пустоту там, где вы говорили о времени и месте встречи. Если господин позволит дать совет… — лекарь замолчал и в ожидании уставился на сеньора.
— Ладно, я слушаю.
— Благодарю, господин. Я хотел сказать, что через день — это слишком рано. Лучше не показывать, насколько для вас важно то… о чем вы знаете, а я нет. Пусть ибн Мехмет беспокоится и гадает: вняли вы его словам или нет. А место лучше выбрать ближе к Нуево-Балуарте. Это удобно вам и неудобно ему. Пусть встреча станет не встречей равных, а милостью победителя к побежденному. Тогда он будет сговорчивее.
