— Ты прав, конечно. У меня даже возникали похожие мысли. Но так не хотелось и не хочется оттягивать, ждать! — на лице де Лары промелькнула горькая улыбка. — Видимо, все же придется… Ладно, запиши: пусть явится через три дня, в полдень. А место пусть останется прежним. Мне это удобно.
— Да, господин.
Перо снова заскрипело. Когда же ибн Якуб закончил писать, то вытер его обрывком шерстяной ткани и убрал в сумку. Затем подул на пергамент, свернул его в свиток и, зажав дощечку под мышкой, поднялся.
— Вот, господин, — сказал он, вручая послание дону Иньиго.
— Спасибо. Теперь можешь идти.
Как только лекарь удалился, Хасинто поднялся с места.
— Дон Иньиго, прошу извинить, но… можно ли доверять этому мавру? Он, конечно, дал хороший совет, но кто знает, что написал на своем наречии?
Де Лара пожал плечами, повертел в руках послание и отошел к столу. Там убрал свиток в футляр, затем снова повернулся к Хасинто.
— Опять пытаешься уберечь меня от несуществующей опасности? Впрочем, твоя бдительность похвальна. Может, однажды она и впрямь кого-то спасет. Но ибн Якубу не с руки меня предавать. Поэтому я ему доверяю.
— Но сегодня в саду он говорил с одним из пришлых мавров. Я сам видел!
— И что? Окажись ты на чужбине, тебе тоже захотелось бы поговорить с кем-нибудь на родном языке. — Де Лара опустился на скамью и, вытянув над жаровней руки, принялся их растирать. — Кстати, я полагал, что ты еще в моем замке услышал об ибн Якубе и правду, и домыслы, и сплетни. За такое-то время.
— Я его там даже не видел ни разу… Или просто внимания не обращал.
— Возможно, ты с ним не встречался. Он живет не в самом замке, а на внешнем дворе в отдельном доме. Вместе с одной из своих женщин. Но та на люди почти не показывается. Меня другое удивляет: ты, похоже, даже не слышал о нем. Иначе тебя не мучили бы подозрения.
— Диего о нем не говорил. — Имя друга ледяным острием вонзилось в сердце, комком застыло в горле. Хасинто через силу сглотнул и осипшим голосом продолжил: — Он не говорил… А сплетни я не собираю.
— И зря. Иногда чернь видит и знает многое. Конечно, не всегда правду.
— Вот именно — не всегда правду.
— Чинто-Чинто, — засмеялся де Лара. — Раз ты мой эскудеро, то должен бы знать о моих людях больше. Ладно, иди сюда, присядь, — он указал на место подле себя. — Если уж слухи тебя не прельщают, я сам расскажу об ибн Якубе. Чтобы ты ничего себе не напридумывал.
Хасинто подошел, присел на край скамьи и тоже протянул к жаровне руки — точнее, руку. Левую. Она и впрямь окоченела. В замке все еще было холодно, хотя за стенами вовсю светило и грело солнце.
— Так вот, — начал сеньор, — этот лекарь — мой заложник и… почти раб. А еще он племянник ибн Мансура. Того сарацинского идальго, с которым у императора дона Альфонсо договор. Мавр не нападает на земли Леона и Кастильи. Император и его вассалы не трогают владения мавра. Более того: когда есть возможность, мы помогаем друг другу в битвах. Но лет семь назад ибн Мансур был нашим врагом. В тот год дон Альфонсо созвал своих рикос омбрес и отправился в поход в Эстремадуру. Тогда же, кстати, мы и завоевали эту крепость. Она принадлежит не мне и не Алваресу, а императору. Он поставил меня здесь аделантадо
[26]. Алварес же просто… управитель.
— Семь лет назад?! Но ему же тогда было…
— Конечно. Он тогда еще в оруженосцах, а то и в пажах ходил. Зато его отец Алваро Диес… Ладно, о другом речь! Тогда мы выиграли все битвы, одолели трех сарацинских сеньоров. В том числе ибн Мансура. Но император сохранил ему и жизнь, и владения. Взамен потребовал вассальной присяги.
Пока что было неясно, как все это связано с лекарем, но слушать-то все равно интересно.
— И он ее принес?
— Да. И до сих пор верен клятве. Но слушайте дальше. В одной из тех битв моим личным пленником стал сын ибн Мансура. Я отказался вернуть его даже за выкуп. Хотел оставить в заложниках.
— И дон Альфонсо не возражал? Ведь если сарацин принес вассальную клятву…
Де Лара остановил его взмахом руки.
— Слишком много вопросов. Сначала дослушай, — помолчав, дон Иньиго продолжил: — Тогда еще никто не знал, будет ибн Мансур верен клятве или нет. Думаю, поэтому дон Альфонсо не требовал от меня освободить заложника. А может, потому что решил не оскорблять своего рико омбре ради недавнего врага, — дон Иньиго криво усмехнулся. — Тем более что наш род… ну, вы, должно быть, знаете.
О да, он знал! Род де Лара не раз ввергал страну в междоусобицы. Что уж говорить, если это семейство с помощью вассалов пыталось завладеть Леоном и не пустить в него нынешнего императора — тогда еще наследника.
Хасинто кивнул, и сеньор снова усмехнулся.
— Да, вижу, знаете… Благо, я тогда был совсем юнцом, к тому же из младшей ветви рода. И мой отец мало во всем этом участвовал… Иначе дон Альфонсо никогда не сделал бы меня аделантадо.
Де Лара отвел взгляд и, кажется, совсем забыл, о чем говорил. Пришлось напомнить:
— А причем здесь ибн Якуб?
— Да при том… — сеньор снова посмотрел на Хасинто. — Ибн Мансур явился ко мне в Нуево-Балуарте и предложил обмен: он не только заплатит выкуп за своего наследника, но и отдаст в заложники племянника. Ибн Якуба.
— Это… это как-то подло! Вот так отдавать родича…
— Ты хочешь слушать дальше? Если да, то умолкни.
Хасинто хотел, потому молча кивнул.
— Вот и ладно. Ибн Мансур объяснил, что желает не только вернуть своего наследника, но еще спасти племянника от смерти. Ибн Якубу грозила казнь за преступление. И даже дядя не мог от нее уберечь. Другое дело, если бы преступник оказался в плену… Тут сарацинский суд до него не дотянулся бы. Признаюсь, сначала я не верил, сомневался. Поэтому племянника забрал, а наследника вернул не сразу. Ибн Мансур смиренно ждал: он и правда хотел спасти сына любимой сестры не меньше, чем вызволить своего. Потом его слова подтвердили мосарабы
[27], да и не только они. Я убедился, что это не обман, не хитрый способ избавиться от племянника, и согласился на обмен. Тем более узнал, что ибн Якуб ученый муж и лекарь. Я не разбираюсь в книжных премудростях, но способен понять: такие люди полезны. Пока что ни разу не пожалел о своем выборе. Ибн Мансур, насколько я знаю, тоже. Возвращаться его племяннику все равно некуда — на родине до сих пор ждет суд и казнь. А при мне он живет в довольстве и достатке.
