— Я не могу ответить, — отрезал Хасинто. — Лучше спросите у сеньора.
— Я задал неподобающий вопрос, знаю, — вздохнул Гонсало. — Но поймите, Чинто, он очень важен.
— Если важен, то и задайте его самому дону Иньиго. А я обещал молчать, и не стану нарушать слово.
— Это похвально, конечно… — протянул оруженосец и умолк.
Однако разговор явно не был закончен. В воздухе так и висело несказанное «но». Казалось, собеседник просто подбирает слова. Пусть в темноте Хасинто не видел его лица, и все же не сомневался: оно напряженное.
Нужно было уйти, пока Гонсало в раздумьях, но, увы, он не успел.
— Чинто, поверьте, сеньор все равно открыл бы мне, что в послании. Пусть не сегодня, но завтра или через день. Да только я с утра уезжаю к ибн Мансуру.
— Но вы же вернетесь.
— Да, но если в письме говорится о том, о чем думаем мы с идальго Васкесом… как бы не было поздно. Мне, и ему, и вам, кстати, тоже, хорошо бы знать, к чему готовиться. Это очень важно, очень.
Значит, сначала Гонсало расспрашивал ближайшего вассала де Лары. Или, напротив, тот расспрашивал оруженосца. А потом они вместе решили допытаться у Хасинто.
Повода подозревать Васкеса или Гонсало в неверности сеньору не было. Скорее, наоборот: сложно не заметить, что эти двое всецело ему преданны. Они желают де Ларе добра и ради него же хотят узнать о послании, но что если их благие помыслы обернутся злом? К тому же Хасинто обещал никому ничего не говорить и не может вот так запросто отречься от своего слова. До чего же сложно сделать выбор! Как понять, что правильно, а что нет?
Он долго молчал, но наконец все-таки принял решение.
— Ответьте сначала, что думаете вы и идальго Васкес. Что было в том письме? А я… я скажу, верны ваши догадки или нет. Это самое большее, что я могу сделать.
— Спасибо, Чинто, — шепнул Гонсало и, помедлив, спросил: — О его сыне, о поисках там было?
Хасинто ничего не ответил, только кивнул, но тем самым предал клятву. Дня не прошло. Причем предал осознанно, не случайно. Лишь бы это было во благо, иначе нет ему оправданий.
— Вот же погань! Я так и знал, — прохрипел Гонсало и, видимо догадавшись о сомнениях Хасинто, добавил: — Не казните себя. Вы правильно сделали, что не стали скрывать.
— Надеюсь…
— У меня к вам еще одна просьба. Послушайте: меня не будет много дней. Дон Иньиго за это время наверняка успеет уехать и… приехать. Так вот, когда приедет, удержите его, постарайтесь удержать от поступков… Таких поступков, о которых он потом пожалеет. Конечно, здесь останется идальго Васкес, но вы — эскудеро, вы чаще возле него находитесь. И когда он вернется, тоже будьте рядом. Это будет сложно, и все-таки постарайтесь. Мы сейчас не в родовом замке сеньора. Это там он мог надолго закрыться в своих покоях и… Здесь нет. Как бы не вышло чего… как бы не пошли дурные сплетни.
— Похоже, вы не сомневаетесь, что он вернется ни с чем. Но вдруг на этот раз… найдет?
— Вы правда в это верите? — Гонсало хмыкнул и покачал головой.
Еще днем Хасинто не верил, но сейчас захотел поверить. Из-за сеньора. Ему, должно быть, мучительно сознавать, что никто не разделяет его надежд; искать, не встречая поддержки, видя лишь сомнения. Так вот: Хасинто будет вместе с ним верить в чудо, раз все остальные разуверились.
После разговора с Гонсало он долго не мог найти себе места и бесцельно бродил по каменным дорожкам между деревьев. Лишь за полночь вернулся в сеньорскую опочивальню. Она пустовала. Хасинто уселся на шкуры и прислушался к песням и хохоту, доносящимся из пиршественной залы, несмотря на толстые стены и закрытую дверь. Похоже, тризна по павшим уже сменилась чествованием победителей и переросла в буйное празднество. Многие рыцари наверняка изрядно опьянели.
Он улегся на спину, попытался заснуть, но скоро понял: не выйдет. Эх, хорошо бы, если сну мешал только шум пира. Увы. Куда сильнее мучили больная рука и неспокойная совесть. Без толку проворочавшись, он снова сел. Занять себя было нечем, разве что тревожными мыслями.
В жаровне перемигивались угли, похожие на раскаленные монеты. Они притягивали взгляд, и Хасинто не стал противиться. Лучше следить за игрой рдяных всполохов, чем пялиться в густую тьму или заглядывать в собственную душу.
Но как удержаться и не заглянуть?
Чем дольше он сидел, тем сильнее одолевали сомнения. Правильно ли он сделал, открыв Гонсало правду? Что если оруженосец или Васкес как-то помешают встрече сеньора с мавром, и это окажется ошибкой? Вдруг сейчас у дона Иньиго и впрямь есть возможность найти сына, а он ее упустит? И виноват в этом будет Хасинто. Остается молить Господа, чтобы де Ларе не повредило его признание.
Как странно… Благополучие сеньора стало для Хасинто не менее важным, чем собственное. Не понять, почему так случилось, и не вспомнить, в какой день. В тот ли, когда де Лара, несмотря на нанесенное оскорбление, принял его в оруженосцы? Или позже, когда хвалил за успехи? Или когда не поверил в клевету Ордоньо? Или совсем недавно, когда позаботился о Хасинто, пригласив лекаря, когда утешал, догадавшись, что он плачет по другу? А может, повлияло все вместе?
А ведь когда-то Хасинто ехал в земли дона Иньиго с тяжелым сердцем и — даже не верится! — чуть ли не смерти ему желал. Неужели это и впрямь было? Поразительно! Кажется, будто всего лишь сон — смутный, нехороший. Хотя с того дня и года не прошло…
Кто-то из древних мудрецов говорил: omnia fluunt, omnia mutantur — все течет, все меняется. Как же он был прав! И еще неизвестно, какие перемены ждут в грядущем… Увы, человеку не дано провидеть судьбу. Жаль. Скольких ошибок и невольных грехов удалось бы избежать!
Хасинто очнулся от мыслей, лишь услышав хлопанье двери и вопрос:
— А что это вы до сих пор не спите?
Он вздрогнул и повернул голову. На пороге стоял сеньор, а позади него топтался паж, сжимая в руках факел.
Хасинто вскочил на ноги и поклонился. Де Лара, слегка покачиваясь, подошел к кровати и сел.
— Зажги лампу, — приказал он пажу, — потом можешь идти.
Мальчишка сделал, что велено, и скрылся за дверью. Сеньор повторил вопрос:
— Так почему не спишь? Скоро светать начнет.
— Не знаю … Просто не хотелось.
— Правда? — на лице дона Иньиго читалось недоверие.
— Да. То есть, я пытался заснуть — не вышло.
— Рука?
И рука, и мысли, но это не повод жаловаться. Хасинто снова опустился на шкуры и заверил:
— Я сейчас же засну, обещаю.
— Хм… Это еще неизвестно. А завтра тебе вряд ли удастся отлеживаться до полудня… Почему ты не попросил у ибн Якуба те капли? Кажется, вчера они помогли.
— Он сказал, что больше нельзя.
