Он кричит и пытается их стряхнуть. Непослушные пальцы трясутся, двигаются медленно, медленно до невозможности. Но черви не падают, а перебираются на левую руку, покрывают ее до локтя.
— Черви! Это черви! — восклицает Хасинто.
— Конечно, черви, — шипит ибн Якуб и хихикает. — В могиле всегда черви.
Из груди вырывается вопль. Черви переползают на лицо, лезут в глаза, забиваются в ноздри, начинают пожирать плоть. А он даже пошевелиться не может. Нет спасения!
Хасинто сел на ложе, хватая ртом воздух. По лбу струился липкий холодный пот.
Хвала пресвятой деве Марии — всего лишь сон! Страшный, жуткий, яркий, но — сон.
Наконец удалось отогнать страх и прийти в себя. Дыхание выровнялось. Сейчас бы лечь на другой бок и снова попытаться заснуть, но мысль — вдруг там, под повязкой, и впрямь что-то не то? — не давала покоя.
Хасинто нащупал лежащий неподалеку пояс, вытащил из ножен кинжал, вложил в правую руку, а левой взял щипцы и подхватил один из непогасших углей — хорошо, что такие еще остались. Стараясь не споткнуться, подошел к столу и зажег лампу. Сейчас! Сейчас он все узнает.
С замиранием сердца он принялся разрезать повязку.
Еще чуть-чуть.
Почти.
Да!
Желтоватая лента повисла на локте. Теперь поднять рукав, посмотреть. Убедиться, что все хорошо, и сон — только сон.
— Что ты, дурень, делаешь?
Сердце стукнулось о ребра и заколотилось, готовое выскочить из груди. От испуга Хасинто подпрыгнул, охнул и, обернувшись, выронил кинжал. Тот почти беззвучно упал на солому.
— Д-дон Иньиго…
Де Лара сидел на кровати. Его лицо было скрыто в полутьме, но голос невозможно спутать с другим.
Вот только вдруг это сон продолжается? Иначе почему Хасинто не услышал, как сеньор вернулся?
— Дон Иньиго, вы… вы мне не снитесь? Это правда вы?
— Отвечай на вопрос, эскудеро.
— Мне приснился кошмар…
— Я догадался. По воплям. Но повязка-то в чем виновата?
— Там было про руку… И там были черви…
— Ясно. И ты подумал, что сон вещий.
— Нет, сеньор. Просто… решил проверить.
— Погаси лампу, — прохрипел де Лара.
Хасинто не подчинился. Бросился к дону Иньиго, припал к его руке и спросил:
— Это правда вы? Это не сон?
— Сон? Ну, может, ты мне снишься, — проворчал он, а потом шепнул: — Лучше бы все последние дни оказались сном…
— Вы… вы не нашли его?
Де Лара выпрямился, оттолкнул Хасинто и процедил:
— А что, похоже, будто я сияю от счастья?
Нет. Не похоже. Не стоило задавать вопрос, заранее зная ответ. И голос, и поведение сеньора говорили, что поездка оказалась тщетной. Снова.
— Погаси же проклятую лампу наконец! — теперь Хасинто послушался, а Иньиго Рамирес сказал: — Иди на свое ложе и притворись, будто тебя нет. Иначе отправишься спать на конюшню.
Да он бы с удовольствием отправился куда угодно! Только бы не находиться здесь, боясь лишний раз вздохнуть и зная, что дон Иньиго, скорее всего, так и просидит без сна до самого рассвета. Но Гонсало просил: когда сеньор вернется, будьте рядом, хоть это и сложно. Похоже, оруженосец знал, о чем говорит.
Что ж, Хасинто не уйдет. Останется здесь. Пусть даже придется дышать тише, чем младенец, и не шевелиться, изображая бревно.
Он думал, что уснуть не получится, и оказался прав. Это даже хорошо. Зато услышал звук шагов. Тут же вскочил с ложа и выпалил.
— Доброе утро, сеньор.
Де Лара окинул его мутным взглядом и, ничего не сказав, шагнул к двери.
Нельзя вот так отпускать дона Иньиго! Почему нельзя? Хасинто сам точно не знал. Просто не хотел его отпускать.
— Нет! Подождите!
Он ринулся к сеньору, взял его руку в свою и, рухнув на одно колено, воскликнул:
— Позвольте мне пойти с вами! Вдруг все же понадоблюсь! Я… Мне…
— Довольно слов, — отрезал де Лара. — Можешь идти за мной, если хочешь. Только молча.
Иньиго Рамирес отправился в противоположную часть замка — в башню, где держали знатных пленников. Добравшись до верхнего этажа, остановился и протянул:
— Хочу отрубить сарацинскому выродку голову…
У Хасинто в груди похолодело. Убивать сына мавританского рико омбре не просто глупо, еще и опасно. Зачем наживать кровного врага?
Нужно либо сказать сеньору о своих сомнениях, либо молчать, как тот велел. Поддержать его своим молчанием, либо удержать от неразумного поступка.
Сейчас или никогда.
Хасинто задержал дыхание и спросил:
— Зачем его казнить? Кровного врага наживете. Лучше потребуйте тройной выкуп и…
Возле уха просвистел воздух. Кожу обожгло, в ушах зазвенело. Спустя мгновение пришла боль.
Хасинто зажмурился, но тут же открыл глаза. Дон Иньиго медленно опускал руку и смотрел яростным взглядом. А ведь сеньор предупреждал, что нужно молчать, Хасинто сам не послушал. Но все равно обидно до жути! И больно: не телу — душе. Ничего с этим не сделать. Остается только стоять и как дурак хлопать глазами.
Выражение лица де Лары изменилось. Сжатые в полоску губы расслабились и приоткрылись, на лбу пролегли глубокие морщины.
— Чинто, мне жаль.
Он протянул руку к его левой щеке — той, по которой только что ударил. Хасинто дернулся, но не отпрянул, и сухие мозолистые пальцы, едва касаясь, защекотали кожу. По телу пробежала зябкая дрожь.
— Жаль, — повторил сеньор. — Я не хотел. Но сейчас меня злит любая мелочь, иногда могу не сдержаться. Поэтому молчи, не лезь с советами.
— Я… буду молчать. Обещаю.
— Вот и хорошо. И не беспокойтся за меня. Может, я кажусь безумцем, но это не так. Да, я хочу убить мавритенка, но не стану этого делать, — он помолчал и сквозь зубы добавил: — Хотя просто выкупом его отец не отделается.
У Хасинто чуть не вырвался вопрос: что вы задумали? Благо, он вовремя опомнился и прикусил язык. Не зря. Де Лара сам пояснил:
— Мавритенок останется заложником. Увезу его с собой. Пусть сам напишет об этом. Я так хочу. Заодно ибн Яхъя убедится, что сын жив.
Провернулся ключ, отомкнулся замок. Стражник отступил, пропуская сеньора и Хасинто, потом дверь за спиной захлопнулась.
Комната на верхнем этаже башни оказалась крошечной. Только и хватало места для узкого стола и ложа в паре шагов от него. А еще здесь было холодно — ни жаровни, ни тем более камина: разумно, ведь огонь тоже оружие.
