Все же он по ней скучает! По ней, по Санчито — по дому! На миг показалось, что готов все бросить и отправиться в родовой замок! Хорошо, что лишь на миг. Он не может — и не хочет! — оставлять сеньора. Даже ради матушки. Потому что война Иньиго Рамиреса — его война. Боль — его боль, и радость — его радость.
Словно в ответ на мысли, за спиной раздались шаги и голос де Лары:
— Идем, Чинто.
Хасинто вскочил, обернулся. Сердце ухнуло и, неспокойное, заколотилось. Слова вырвались прежде, чем он решил, стоит ли их произносить:
— Дон Иньиго! Клянусь: я не трусил! Не прятался за Диего! А промолчал потому… Потому что…
— Я знаю, — откликнулся де Лара. — Знаю. Не нужно клятв. — Он приобнял Хасинто, сжал его плечо и добавил: — Молодец, что промолчал, амиго.
Сеньор впервые назвал его другом! Из-под вязкого слоя тревоги и горечи пробилась отрада, а по телу прокатилась теплая волна.
Дон Иньиго довел Хасинто до выхода из замка, так и не убрав руку с его плеча, и это было приятно.
— Внутри, надо думать, места уже не хватит, — сказал он. — Поищи ночлег на подворье. Спроси в гарнизоне или на конюшне.
— Да, сеньор. Я найду, где переночевать, не беспокойтесь.
— Я и не беспокоюсь. А вот тебя явно что-то тревожит. Что?
Он отпустил Хасинто, встал напротив и вопросительно приподнял брови.
— Ничего.
— Не лги, у тебя не получается. Слова доньи Раймунды так сильно задели?
— Задели… Но я понимаю, почему она так говорила. Я не из-за нее…
— Из-за чего же?
Решиться на откровенность? Промолчать? Но тогда сеньор, чего доброго, подумает, будто Хасинто ему не доверяет.
— Я волнуюсь о матушке. Она не знает, жив я или нет.
— Она знает.
— Как?!
— Я написал ей. То есть, конечно, не я. Падре записал с моих слов. Надо было сказать тебе об этом раньше, но я, признаюсь, забыл. Гонец к донье Леонеле отправился еще когда мы были в Эстремадуре. Так что она знает и что ты жив, и что хорошо сражался. А завтра в Тручас двинутся ваши вассалы и…
Хасинто не дал ему закончить. Опустился на колено, припал к сеньорской руке и забормотал:
— Спасибо… Спасибо, сеньор…
— А ты и впрямь за нее волновался… — протянул де Лара и поднял его за плечи. — Может, тебе стоит ее навестить?
— Мне достаточно знать, что она в спокойствии. А я ваш эскудеро и должен…
Де Лара фыркнул.
— Неделю я без тебя обойдусь. А ты съезди в Тручас, передай донье Леонеле мое почтение и восхищение. Не сейчас, конечно. Сначала в Кабрелес вернемся, а там видно будет.
* * *
Конец весны выдался непривычно знойным. Словно и не весна вовсе, а разгар лета. Что ни тренировка, так пот лил ручьем, щипал, разъедал кожу. Казалось, от него вот-вот доспехи заржавеют. Сеньор, несмотря на жару, не щадил: с утра до вечера заставлял бегать в кольчуге, в ней же скакать на коне, биться со столбами, с Гонсало, с ним самим, с пажами.
Наверное, скоро де Лара сделает кого-то из пажей оруженосцами. Лишь бы не мерзавца Ордоньо! Правда, сейчас гаденыш не цеплялся к Хасинто. Пажу не дозволено спорить с тем, кто прошел крещение войной. Даже Ордоньо это понимал, хотя косился с прежней злобой.
После одной из изнурительных тренировок дон Иньиго позвал Хасинто плавать. Ничего ужаснее и представить нельзя! Руки и без того тряслись от перенапряжения, ноги болели, чуть не подкашивались, к тому же воду он терпеть не мог. Жаль, невозможно отказаться. Сеньор ведь неспроста так много времени его тренирует, порой доводя до изнеможения. Зато почти освободил от повседневных дел. После возвращения в земли де Лара Хасинто лишь трижды прислуживал за трапезой, а псами и лошадьми вовсе не занимался. Эти обязанности всецело легли на пажей. Почему так, он догадывался: в следующей битве ему с самого начала предстоит сражаться рядом с доном Иньиго, а не торчать позади войска. Эта честь стоит того, чтобы превозмогать себя каждый день, каждый час. Нельзя разочаровывать сеньора! Пусть видит — его эскудеро силен, вынослив и готов к трудностям.
— На озеро, так на озеро, — сказал он с показной бодростью.
Может, де Лара все-таки не станет сильно мучить — по крайней мере, не заставит плавать в кольчуге? Тем более солнце ползет к закату, а Хасинто за сегодня лишь дважды снимал доспехи и выпускал оружие из рук — только чтобы сходить на кухню и поесть. Иньиго Рамирес не может этого не знать.
Кровавое закатное озеро уже давно не пугало и не казалось адовым пеклом. Хасинто даже научился видеть в нем красоту, о которой так часто говорил дон Иньиго.
Когда же солнце нависало над горной грядой, но не касалось ее, порыжелые лучи высвечивали и выделяли пятно на скале так четко, что было видно: никакая это не корова и тем более не баран, а самый настоящий бык. Тот, которого сеньор показывал год назад. Toro de piedra…
— Ты это зачем взял? — спросил де Лара, стоило Хасинто спешиться и снять с седла поеденную ржой кольчугу.
— А что, не нужно? Вы сказали, мне надо сплавать.
— Не тебе, а нам. День выдался знойный. Освежимся. А железо ни к чему, ты и так устал. Чего доброго, тяжесть ко дну утянет.
— Хорошо, сеньор, — Хасинто снова приторочил кольчугу к седлу. — Сколько времени нужно плавать?
Де Лара пожал плечами.
— Да сколько хочешь. Ты, похоже, не понял: мы сюда просто так пришли. — Он стянул ботинки, чулки со штанами и блио, оставшись в нижней рубахе. — Это не тренировка. Можешь вообще в воду не заходить, а дождаться меня на берегу.
Ну уж нет! Хоть сеньор сказал, что необязательно лезть в озеро, но пусть знает, что Хасинто не станет отсиживаться, несмотря на усталость!
Быстро сбросив с себя все, кроме камизы, он первый бросился в воду и — поразительно! Наслаждение! Нежный холод успокаивал раздраженную кожу, смывал пот, обволакивал тело. Хасинто застонал от удовольствия. Дон Иньиго засмеялся, крикнул:
— Я завидую! — и тоже плюхнулся в воду.
Обдав лицо Хасинто мириадами брызг, поплыл и быстро его обогнал. Похоже, сеньору нравилось плавать не только после тренировок. Иначе как бы он научился так хорошо держаться на воде? Разгребая ее сильными руками, резкими взмахами, легко добрался до противоположного берега. Хасинто и не надеялся догнать, тем более перегнать сеньора и бултыхался посередине озера — он вообще неуверенно себя чувствовал без тверди под ногами. Завидев же, что Иньиго Рамирес двинулся обратно, тоже повернул к земле. Освежился — и чудно. Хватит. К тому же солнце почти закатилось.
Хасинто выбрался на камни и отошел от берега. Отдышавшись, повернулся к озеру и… не увидел де Лары. Темная гладь была мертвенно-спокойной. Сердце ухнуло, в груди похолодело. Несколько мгновений он вглядывался вдаль: может, удастся разглядеть черноволосую голову, или мелькнут его руки, разгребающие воду.
