Турецкое владычество длилось до конца XVIII в., и именно при нем алжирские моряки прославились как самые жестокие корсары Средиземноморья. Хотя и тогда Алжир жил не только за счет пиратских грабежей и дани, которую ему платили европейские государства для защиты своих торговых кораблей. Немаловажной статьей его дохода были плоды земледелия и скотоводства. Из страны вывозились большие объемы пшеницы, изюм, финики, ткацкие изделия, табак, кожа, пчелиный воск, изделия местных ремесленников и многое другое. Алжирцы производили все, что было необходимо им для жизни, сами. И только дорогостоящие товары из роскоши ввозились в страну извне.
Алжирские деи (правители) заключали договоры с иностранными державами и принимали посольства и консульства. В государстве чеканилась собственная монета, при правителе функционировал совет, состоявший из министра по делам внешней политики и флота, военного министра и министра, отвечавшего за государственную казну и внутренние дела. Но турецкий период в жизни страны хотя и был долгим, мало повлиял на уклад жизни ее арабского и берберского населения. Оно продолжало жить по национальным традициям, сохраняя свою культуру и языки.
Из всего этого можно заключить, что перед приходом французов Алжир, образно говоря, представлял собой пестрый восточный перекресток, состоящий из многих цивилизаций. А теперь посмотрим, что же дала ему Франция. Но прежде стоит заметить, что, несмотря на давнее желание заполучить алжирские земли, после того как оно исполнилось, французские власти… испугались. П. П. Черкасов поясняет эту ситуация так: «Захватив Алжир, Франция поначалу не знала, что с ним делать. Каждый день можно было ожидать вооруженной акции со стороны Великобритании и Турции, выразивших резкие протесты в связи с действиями правительства Карла X. В конечном счете, буквально за несколько дней до своего свержения последний из Бурбонов, правивших Францией, заявил о намерении сохранять французские войска в Алжире на неопределенный срок». Но и тогда французское правительство все никак не могло определиться с окончательным выбором между четырьмя вариантами предполагаемого решения будущей судьбы этой страны: сделать ее французским протекторатом, возвратить под власть турецкого султана, превратить в колонию или разделить между французами и турками.
Дальнейшая программа действий относительно новой колонии вырисовывалась постепенно и не без давления со стороны французской буржуазии. Но пока правительство обдумывало пути ее развития, а военные продолжали усмирять мятежные арабские племена и захватывать все новые и новые алжирские территории, в страну буквально хлынул поток французских переселенцев. Их выбор был продиктован географической близостью ее к метрополии и во многом схожими с южнофранцузскими природно-климатическими условиями. По словам А. Б. Широкорада, «к 1841 г. их число превысило 37 тысяч, а в конце столетия французы составляли не менее 10 % всего населения колонии». Стать хозяевами новых земель стремились и представители других европейских стран, а французская колониальная администрация их в этом всячески поддерживала. «Дело дошло до того, — пишет историк, — что периодически швейцарские и немецкие эмигранты, пытавшиеся выехать в Америку через Францию, насильственно отправлялись в Алжир. Число европейцев в Алжире росло как снежный ком. В 1833 г. их насчитывалось 7,8 тысячи, в 1840 г. — уже 27 тысяч, в 1847 г. — 110 тысяч, из которых 47 тысяч французов, 31 тысяча испанцев, 8,5 тысячи итальянцев, 8,6 тысячи немцев и швейцарцев, 8,7 тысячи мальтийцев и т. д.». Так что в колонизации Алжира, по сути, участвовала вся Европа. Эта обширная группа алжирцев европейского происхождения, сложившаяся в период французской колониальной экспансии, получила прозвище «пье-нуар», то есть «черноногих». Его происхождение, по мнению Т. Г. Гончаровой, было связано с тем, что «французские солдаты, прибывшие завоевывать Алжир, были обуты в черные сапоги, не виданные до того местным населением». По ассоциации с ними алжирцы внесли в разряд «черноногих» и всех европейских колонистов. Наряду с этим их еще называют «франко-алжирцами». Эти сплоченные в единую франкоязычную христианскую этнокультурную общность иммигранты вскоре стали ведущей политической и экономической силой страны. Благодаря государственной поддержке, присущей им деловой активности и более высокому образовательному уровню они стали успешными сельхозпроизводителями и смогли быстро достичь материального благосостояния. Вот что пишет о них известный писатель, историк и политолог Лев Вершинин: «Неудивительно, что к 1954 году «черноногие» получали доход с фермы в 28 раз выше, чем мусульмане, успешно вытесняя соседей с рынка. Они же, имея образование и квалификацию, занимали все высокооплачиваемые места в промышленности. Что, естественно, обижало местных».
Вместе с материальным благосостоянием «франко-алжирцы» достигли и доминирующего положения в жизни алжирского общества (недаром в народе их верхушку образно называли «ста сеньорами Алжира»). Именно эти 1,029 млн колонистов, составлявших абсолютное меньшинство (около 13 %) населения Алжира, считались его элитой. И в правовом отношении, как отмечал Сергей Немырыч (коллективный псевдоним сотрудников газеты «Зеркало недели. Украина»), «голос одного „черноногого” весил столько же, как голоса девяти „мусульман”». Впоследствии в силу всех этих обстоятельств «черноногие» сыграют немалую роль в алжиро-французской войне.
Поощряя активную иммиграцию европейского населения, французские власти преследовали благую цель — увеличение притока капитала и различных инновационных методов хозяйствования из метрополии в отсталую аграрную экономику Алжира. Земля была одним из главных богатств этой страны, и потому подавляющее большинство земельных владений в ней теперь «на законном основании» стали собственностью Франции. В своей книге «Короткий век блистательной империи» А. Б. Широкорад довольно подробно описал процесс этого так называемого «узаконивания» (или, попросту говоря, присвоения): «Французские власти экспроприировали земли коренного населения Алжира. По королевскому указу 1840 г. конфискации подлежали земли лиц, поднявших оружие против Франции или перешедших на сторону врага. В 1843 г. «собственностью французского государства» стали принадлежавшие дею земли бейлик, а также земли мусульманских общин хабус. Ордонансы 1844 и 1846 гг. предписывали конфискацию «бесхозных земель, права собственности на которые до 1 июля 1830 г. нельзя доказать предшествующими текстами». Поскольку многие алжирские племена не могли документально доказать свое право владения землями, они были их лишены. В дополнение к этому в 1851 г. было предписано провести принудительное ограничение земель всех племен. На каждого члена племени выделялось по 8–10 гектаров, хотя бытовавшая в то время в Алжире система земледелия, а также практика выпаса скота требовали земли в 2–3 раза больше. В результате в руках французских властей скопился огромный земельный фонд, который постепенно распродавался колонистам, неизменно превращаясь в объект всевозможных спекуляций».
К тому же, провозглашая официальной целью колонизации повсеместное распространение мелких землевладельческих хозяйств, французские власти концентрировали огромные массивы земель, лесов и других полезных угодий в руках крупных капиталистических компаний. Особенно это было характерно для периода правления Наполеона III, когда «Компани женевуаз» в 1853 г. получила 30 тысяч га, компания «Хабра э Макта» в 1861 г. — 25 тысяч га, «Сосьетэ женераль альжерьен» в 1864 г. — 100 тысяч га леса. Такое распределение, безусловно, способствовало созданию крупных сельскохозяйственных экспортных ферм, внедрению в горнодобывающую, деревообрабатывающую и другие отрасли промышленности более прогрессивных капиталистических методов производства (это ли не признак привнесенной цивилизации?). В то же время, оно вело к разорению и обнищанию основной массы арабов, «которых оттеснили на малоплодородные земли в горных и пустынных районах». Когда колонисты, захватившие лучшие угодья, вели на них капиталистическое хозяйство с применением наемного труда, алжирские крестьяне, оттесненные на малопригодные для сельхозработ земли, не могли уже прокормить даже себя самих. «В этих условиях, — как справедливо отмечал Широкорад, — всякое стихийное бедствие и неурожай влекли за собой катастрофические последствия. Пример тому — голод 1866 г., унесший жизни свыше 500 тысяч алжирцев».
