Вообще необходимо отметить, что процесс колонизации Алжира, совпавший по времени с ускоренным развитием во Франции капиталистического производства, во многом отличался от освоения и использования ею своих «старых колоний». Если раньше колонии служили для метрополии лишь объектом прямого грабежа, дармовой рабочей силы и источником так называемых колониальных товаров, то теперь их главная ценность определялась наличием крупных сырьевых запасов, необходимых для ее растущей промышленности, и возможностями превращения этих стран в новые рынки сбыта для ее промышленных товаров. Алжир исключительно подходил для таких изменившихся в условиях капитализма потребностей Франции. Он имел богатые месторождения нефти, природного газа, железной руды, угля, фосфоритов, свинца, цинка, ртути и других полезных ископаемых, а по запасам древесины коркового дуба уступал только Испании и Португалии. Поэтому большая часть «черноногих» в контакте с предпринимателями метрополии стала активно заниматься горнодобывающей промышленностью, строительством и транспортом. По словам известного российского историка В. Г. Сироткина, близость к метрополии и богатства недр способствовали тому, что «в Алжире раньше, чем в других колониях, возникли значительная горнодобывающая и обрабатывающая промышленность», а в дальнейшем, уже в середине прошлого века «Сахарский «нефтяной бум» начала 50-х годов
[20] еще более усугубил аппетиты колониалистских кругов во Франции».
Наряду с нефтью и газом из Алжира в метрополию вывозились фосфориты, железная руда, цинк, медь и свинец. В связи с увеличением объема перевозок большое развитие получили, особенно начиная с 70-х гг. XIX в., морское пароходство и железнодорожное строительство. В 1870–1875 гг. железные дороги связали главные города страны — Алжир, Оран, Константину, Филиппвиль, Бон и Тебессу, а к 1885 г. общая длина сети алжирских железных дорог составила 2030 км.
Кроме того, многие колонисты основывали предприятия по переработке сельхозпродукции, что давало им дополнительные прибыли. Постепенно верхушка европейского населения Алжира стала своеобразным придатком монополистической буржуазии Франции. Их представители занимали высокие посты в алжирских филиалах французских компаний, в правлениях крупных горнодобывающих предприятий и торговых фирм, а также банков, число которых росло в крупных городах колонии год от года. Вот лишь некоторые примеры: в 1803 г. в Алжире были созданы аграрный банк — «Сосьетэ колониаль де креди агриколь», в 1863 г. — аграрный банк «Сосьетэ колониаль де креди фонсье» и местный филиал «Сосьетэ мар-сейез де креди», в 1865 г. — железорудная компания «Макта» и пароходная компания «Сосьетэ женераль дю транспор маритим», в 1907 г. — Земельный банк Алжира, в 1919 г. — Промышленный банк Северной Африки. Причем немаловажно отметить, что все эти и другие наиболее значительные финансовые учреждения, аграрные и промышленные предприятия Алжира непосредственно контролировались крупными французскими монополиями. Типичным в этом отношении являлось общество «Сосьетэ де л’Уэнза», основанное в 1902 г. французским трестом Шнейдера и германским трестом Круппа. Монополизировав добычу железной руды, эта компания впоследствии стала совместным владением финансовых групп Ротшильда, Мирабо и де Нерво. Группа Ротшильда осуществляла также контроль над добычей свинца, цинка, над средствами транспорта. Шахтовладельцы Франции подчинили себе компанию «Куиф», добывавшую 80 % алжирских фосфоритов, банк «Креди фонсье де Франс» был хозяином банка «Креди фонсье д’Аль-жери э де ля Тюнизи», французский «Банк де л’Эндошин» — алжирского «Банк Эндюстриэль де л’Африк дю Нор». Проникали в Алжир и другие монополии.
Французский капитал настолько изменил жизнь и облик страны, что даже ее прибрежные города стали походить на французскую провинцию. Отмечая это, А. Б. Широкорад приводит весьма показательную цитату из произведения французского классика: «В конце 1869 г. французский писатель Альфонс Доде в своей знаменитой повести „Тартарен из Тараскона” написал: „В Алжире Тартарен из Тараскона на каждом шагу широко раскрывал глаза. Он-то себе представлял волшебный, сказочный восточный город, нечто среднее между Константинополем и Занзибаром… А попал он в самый настоящий Тараскон… Кофейни, рестораны, широкие улицы, четырехэтажные дома, небольшая площадь с макадамовой мостовой, где военный оркестр играл польки Оффенбаха, мужчины за столиками пили пиво и закусывали пышками, гуляли дамы, девицы легкого поведения, военные, опять военные, на каждом шагу военные… и ни одного турка!..”» О подобных впечатлениях от алжирских городов пишет и украинский журналист Роман Тиса: «Туристы в Алжире вполне могли представить себе, что они во французском Марселе, а Оран напоминал испанский город. Вдоль широких центральных улиц и бульваров высились дома европейской архитектуры с кафе на первых этажах, на городских пляжах загорала французская молодежь. Европейцы жили в богатых кварталах, в их руках сосредоточились наиболее плодородные земли, большинство промышленных и торговых предприятий, а вместе с ними — политическая и административная власть. Во Францию из Алжира присылали открытки, на которых страна подавалась исключительно в романтических тонах: если на них и фигурировали туземцы, то только в роли экзотических персонажей из сказок „Тысячи и одной ночи”». Таким образом, заключает Роман Тиса, «за более чем сто лет Алжир был колонизирован (а мы добавим от себя «и монополизирован». — Авт.) французами настолько, что его стали называть „заморской Францией”».
Видимо, вот это-то, созданное в Алжире в условиях капиталистического производства подобие Франции, некоторые историки и называют «золотом веком» колониального периода его истории. Хотя, объективно оценивая результаты развития страны, фактически перешагнувшей за этот период из феодализма в капитализм, отрицать достигнутые в ней экономические успехи было бы несправедливо. Ведущий российский специалист в области стран Магриба, отдавший несколько десятилетий жизни изучению Алжира, Р. Г. Ланда довольно основательно показал их в своей книге «История Алжира. XX век». И вот какой вывод им был сделан: «Тем не менее колонизация, помимо желания ее творцов, многое дала Алжиру. С ее началом алжирцы стали знакомиться с достижениями европейской науки и техники, современными средствами связи на суше и на море, с новейшими орудиями и средствами ведения сельского хозяйства, с возможностями вывоза своей продукции во Францию и получения во Франции образования. Не случайно много позже, в 1947 г., лидер алжирских националистов Фархат Аббас честно признал: „С точки зрения европейца то, что создано французами, может вызывать у них чувство гордости. У Алжира есть сегодня структура подлинного современного государства: он оснащен, пожалуй, лучше всех североафриканских стран и может выдержать даже сравнение со многими странами Центральной Европы”». К этому стоит добавить, что колонизация создала в стране новые классы, к числу которых кроме сельскохозяйственного пролетариата можно отнести промышленных рабочих, мелкую буржуазию, крупных земельных собственников (не исчезнувших, а «замененных другими, более многочисленными, но не менее богатыми»), представлявших собой «буржуазию в широком смысле слова». Она, как пишет Ланда, «породила среди алжирцев новые социальные типы людей — сельскохозяйственного наемного рабочего, «аграрного буржуа», эмигранта (особенно с 1912 г.) в метрополии, возвращавшегося оттуда на родину совсем другим человеком, своего рода полуевропейцем или, по крайней мере, носителем смешанной, полуалжирской-полуфранцузской, культуры». Нельзя не отметить тот факт, что влияние французского языка и культуры оказало благотворное воздействие на арабское население Алжира. Из числа алжирских французов вышло невероятно большое количество деятелей науки и политики, культуры, искусства и спорта Франции. Самым знаменитым «черноногим» был философ и писатель, лауреат Нобелевской премии Альбер Камю. Не менее известны в мире имена физика Клода Коэн-Таннуджи, экономиста Жака Аттли, мэра Парижа Бертрана Деланоэ, кинематографиста Жан-Пьера Бакри, певца Патрика Брюэля, боксера Марселя Сердана, футболистов Кадера Фиру и Зинедина Зидана.
