* * *
Я много думал о напутствии Торо найти собственный Уолден. Реальный Уолден мне понравился не слишком. Слишком много комарья и туристов. Неважно с кондиционерами, нет хорошего кофе. Итак, мой личный Уолден. Где же он?
На следующий день я задаю этот вопрос Джеффу Креймеру, куратору коллекций в проекте Walden Woods. Это подтянутый мужчина с гладко выбритой головой и аккуратно подстриженной бородкой. К Торо он пришел уже немолодым. Работал в Бостонской публичной библиотеке на непыльной работе и вдруг бросил все и перебрался в Конкорд.
Джефф заслужил свою репутацию последователя Торо. Я верю ему. И он мне симпатичен, особенно когда делится своей любимой цитатой из Торо (а он, надо понимать, был редактором сборника его афоризмов): «Если я — не я, то кто будет мной?»
Я хочу, безусловно хочу быть мной. Но лучшим, не таким меланхоличным мной. Мной — последователем Торо. Умеющим видеть, как Торо. Хочу научиться, как и где по-настоящему видеть. Я мыслю пространственно, и эти слова для меня неразделимы: «как» равно «где», «где» равно «как».
— Давай подумаем, — говорит Джефф. — Можешь перейти Северный мост, двинуться через лес, который будет слева, и…
— Лес? Типа деревья, жучки?
— Ну, типа да.
— А еще какие есть варианты?
— Можешь отправиться к Южному мосту через реку и взять напрокат байдарку.
— Байдарку типа лодку?
— Ага.
— А еще?
— Сонная лощина — очень приятное место.
— Это где кладбище?
— Ну да.
— Что еще предложишь?
— Так. Можешь пойти в «Старбакс».
— Так-так.
— Возьми с собой «Уолден» и, может быть, что-то из дневников и изучай.
— В «Старбаксе»? Серьезно?
— Ну да. Важнее всего слова Торо. Его вдохновляла земля вокруг нас. Благодаря ей он стал тем, кем стал. Но тебя тобой она не сделает.
Эта идея мне нравится. Во времена Торо в Конкорде тоже была кофейня, куда он регулярно захаживал. Кроме того, если мудрость Торо, как и любая подлинная мудрость, всегда с тобой, то она никуда не денется — попиваю ли я дорогущий кофе или продираюсь по лесу. Ну его, этот Уолден. Иду в «Старбакс».
* * *
Проснувшись пораньше, я собираю свой Торо-набор — «Уолден», эссе под названием «Ходьба», собрание писем к одному духовному искателю
[66] по имени Уильям Блейк, избранные дневники (я с ними почти закончил). И направляюсь в сторону единственного в Конкорде «Старбакса».
Он такой типично конкордский — свет чуть мягче, чем обычно, обстановка чуть поизящнее. Но это все равно «Старбакс», так же как Уолденский пруд — все равно пруд.
Я заказываю черный кофе, плюхаюсь в большое кожаное кресло и раскрываю книгу Генри. «Красота — там, где ее увидели», — говорит он мне. Что, даже здесь, в «Старбаксе»? Оглянувшись, я не обнаруживаю признаков красоты. Мысль по привычке винит в этом окружающий мир — мой Уолден.
Но я останавливаю себя. Не будь таким пассивным. Не видишь красоты — создай ее. Дай волю воображению. Доверься чувствам.
Это работает, но на первый план вылезает не то чувство, которое нужно: срабатывает мой острый слух. Я слышу красоту повсюду: вот легкое жужжание кондиционера, вот музыкальное позвякивание кубиков льда, вот пищит кассовый аппарат, пересмеиваются бариста, фраза «Большой зеленый чай со льдом!» звучит музыкой, а где-то вдалеке воют сирены.
По совету Торо — «оставь все чувства, кроме того, которое используешь», — я пытаюсь сосредоточиться только на зрении. Я, конечно, вижу. Вижу, как молодой отец в солнечных очках, поднятых на лоб, качает в сильных руках маленького сына. У стойки с молоком и сахаром двое танцуют: шаг вперед, шаг назад! «Ой, прости, ой, я на тебя наступила». — «Нет-нет, это я». Обращаю внимание на то, как люди ждут свои заказы: одни наседают на девушку-бариста, другие держат дистанцию. Одни стоят спокойно, другие переминаются на месте.
Скользи взглядом. Снова папаша с мускулистыми руками. Теперь он, усадив сына на столик, раскачивает его вперед-назад. Интересно, правильно ли он сделал. Скользи! Девчонки из команды по софтболу в сине-бело-оранжевой форме «дают пять» тренеру. Скользи! Мужчина рядом со мной читает Монтеня. Заметив, что я читаю Торо, он одобрительно кивает — разумеется, не слишком навязчиво. Конкорд — это «тихий вагон» Новой Англии.
Проходят минуты, потом часы. Папа с сыном ушли. Ушла софтбольная команда, ушел человек с Монтенем. А я все здесь — скольжу взглядом вокруг. Пускаю я в ход и другие приемы из арсенала Торо: меняю местоположение (постоял недолго у двери), прогуливаюсь до кофейной стойки, верчу головой по сторонам. Думаю, не просунуть ли опять голову между ногами, но решаю воздержаться. Даже здесь, в городе Торо, это слишком.
Несколько часов спустя возвращается тот, кто читал Монтеня. Видя меня в том же кресле с теми же книгами, он замечает:
— Вы здесь как-то уж очень долго.
— Ну вообще-то, — поднимаю я на него ясный взгляд, — не так уж и долго.
И я не лукавлю. Мне нужно еще время. Пусть здесь, в моем личном Уолдене, я и начал видеть яснее, мне все еще далеко до визуального озарения, «расширения сознания», какого достигал Торо. Я разочарован, но нахожу утешение в словах — кого бы вы думали — Генри Дэвида Торо. Чтобы видеть, нужно не только время, но и расстояние, говорит он мне. «Чтобы увидеть что-то — удались от него».
5. Слушать, как Шопенгауэр
Время: 14 часов 32 минуты. Поезд Deutsche Bahn № 151, следующий из Гамбурга во Франкфурт.
Поезда издают почти те же звуки, что и люди. Локомотивы умеют пыхтеть, свистеть, а иногда будто страдают отрыжкой. Вагоны стонут, визжат, спорят.
Но немецкая железнодорожная компания Deutsche Bahn эти звуки решительно приглушает. Здесь «тихий вагон» не требуется. Здесь все вагоны тихие. Все в поезде шепчет об умеренности. Не только спокойная обстановка, но и деревянная внутренняя обшивка вагонов, и то, что кофе подают в настоящих чашках, а не в пластиковых стаканчиках.
Потягивая кофе, я изучаю столь недооцененную знатоками германскую сельскую местность. Проходит встречный поезд — его свисток вспарывает тишину. Звук резко усиливается с приближением поезда, затем ослабевает, когда поезд удаляется. Или не ослабевает?
На самом деле громкость свистка не меняется. Это звуковая иллюзия, так называемый эффект Доплера. Из-за движения поезда мой чувствительный мозг решил, будто свисток зазвучал иначе. Я неверно воспринял реальность.
А вдруг и все в жизни так? Что, если весь мир — сплошная иллюзия? Около 2400 лет назад точно таким же вопросом задавался Платон. В своем мифе о пещере, изложенном в «Государстве», он просит читателя представить себе пленников, прикованных в пещере лицом к стене. В таком положении они находятся с самого рождения, не могут двигаться и не могут поэтому видеть друг друга и даже самих себя. Все, что им видно, — это тени на стене. Они не понимают, что смотрят на тени. Тени — единственная известная им реальность.
