Ганди был одержим идеей маскулинности. В его сочинениях часто фигурируют слова вроде «мужественность», «сила» и «храбрость». Даже на индийские железные дороги он жаловался, пользуясь метафорой «холощения». «Мы смиренно соглашаемся с трудностями езды на железной дороге, и это недостойно звания мужчин».
Ганди считал, что британцы лишают Индию мужественности. Он был полон решимости вернуть родине эту мужественность, хотя и другого рода — черпающую силу не в насилии, а в его противоположности. «Немужественным» Ганди считал подчинение несправедливым законам
[115]. Он уверял, что им нужно сопротивляться, и сопротивляться решительно. Силой без насилия. Для этого, говорил он, нужна подлинная храбрость: «Как вы думаете, для чего требуется храбрость — для того, чтобы разрывать людей на куски пушечным снарядом или чтобы, улыбаясь, идти навстречу пушечному дулу и погибнуть? Поверьте, в отсутствие храбрости и мужества невозможно пассивно сопротивляться».
Ганди ненавидел насилие, но трусость он презирал еще больше. Из двух этих зол он предпочитал насилие: «Трус — не мужчина». Вернуть своей стране утраченное мужское начало в его подлинном виде — вот какова была подлинная цель Ганди. Сделав так, думал он, можно обрести свободу.
* * *
Я по природе не боец. Я склонен избегать физических столкновений. Единственный раз в жизни я дрался в семнадцать лет, в два часа ночи на парковке отеля «Хауард Джонсон» в пригороде Балтимора. Кончилось все сломанным носом. Моим. Избегаю я и более рутинных конфликтов, типа необходимости позвонить в авиакомпанию и перебронировать рейс или в ресторан, чтобы сообщить, что задерживаюсь на пару минут, и попросить, не могут ли они, если не сложно, пожалуйста, придержать мой столик, забронированный на восемь часов.
Я понимаю, что люди — нормальные люди, — как правило, даже не считают такие повседневные ситуации конфликтами. А я считаю и избегаю всеми способами. Точно так же я избегаю (предполагаемых) конфронтаций с редакторами, родственниками, соседями и попутчиками в метро. Не знаю точно, где и когда я приобрел стратегию избегать всего на свете, но она сослужила мне не слишком добрую службу. Уворачиваясь от мелких конфликтов сегодня, я оказываюсь под угрозой гораздо более серьезных столкновений завтра. Я надеялся, что Ганди, специалист мирового уровня по конфронтациям, научит меня, как действовать иначе.
Вскоре после переезда в Индию я начал читать о нем и его самого. Сначала это было несколько книг, постепенно набралось на целый шкафчик. Я побывал в музеях Ганди и в его ашрамах. Я посещал университетские курсы по Ганди. Я приобрел бумажник с Ганди, футболку с Ганди, белье с Ганди — и это были самые ненасильственные трусы-боксеры в моей жизни. Однажды в Дели мне довелось пообедать с уже пожилым внуком Ганди Раджмоханом — человеком знающим и добрым. Пока мы ели хлеб наан с соусом чатни, я замечал в нем черты Махатмы: определенные линии челюсти, то, как загорались порой его слегка косящие, лукавые глаза.
Мы не восхищаемся богами. Мы можем почитать их, бояться, но не восхищаться ими. Мы восхищаемся смертными, которых можем поставить себе в пример. Ганди не был богом. И святым тоже не был. В двенадцать лет он украл у родителей и брата деньги на сигареты. В его касте запрещалось есть мясо, и он вместе с приятелем тайком жевал сырую козлятину на берегу реки. Оба впоследствии считали, что именно мясной рацион, как у англичан, сделал их сильными.
Уже в тринадцать лет Ганди женился. Мужем он был неважным. То и дело устраивал своей жене Кастурбе сцены ревности. Однажды он пригрозил выгнать ее из дома, если она не сделает неких вещей по хозяйству. «Стыда у тебя нет? — рыдала она. — Куда мне идти?»
[116]
Кроме того, отец нации оказался паршивым отцом для собственных детей. Делал он ошибки и в политике. Одну из провальных кампаний Ганди называл «мой гималайский просчет». Кое-какие его эксперименты заходили слишком далеко. Однажды в 75 лет он решил проверить, насколько крепок его обет воздержания: уложил к себе в постель обнаженных девушек, в том числе собственную правнучку Ману.
Но этот человек отвечал за свои проступки. Не боялся пересмотреть свое отношение к чему-либо. Он притягивал к себе «чудаков, сумасбродов и безумцев» — и всех их принимал. Этот человек смог преодолеть страшную застенчивость и неуверенность в себе, став лидером нации. Он готов был умереть ради своего дела, но не убивать. Он оказался морально сильнее целой империи. Не бог, не святой — человек из плоти и крови, показавший миру, что значит бороться по-настоящему.
* * *
Духовно Ганди был всеяден. В его религиозном меню были и христианство, и ислам, но по-настоящему удовлетворить его духовный голод смог индуистский текст — Бхагавадгита.
Впервые Ганди прочел его, учась в Лондоне на адвоката. Два английских теософа поинтересовались его мнением об этом памятнике, и Ганди смущенно признался, что «Гиту» не читал. И вот все трое принялись за изучение английского перевода, сделанного Эдвином Арнольдом. Ганди пришлось приехать на Запад, чтобы открыть для себя Восток.
Постепенно он полюбил «Матерь-Гиту», как он стал называть эту духовную поэму. В ней он черпал и вдохновение, и утешение. «Когда меня одолевают сомнения, когда разочарования смотрят мне в лицо и я не вижу ни единого луча надежды на горизонте, я обращаюсь к „Бхагавадгите“ и нахожу тот стих, который успокаивает меня; и сразу же во тьме непомерной печали улыбка озаряет меня».
Сюжет «Гиты» несложен. Молодой воин, царевич Арджуна, готовится к битве, но внезапно теряет самообладание. Помимо усталости от кровопролитий, он вдруг узнал, что в армии противника сражаются люди его же собственного рода, в том числе любимые друзья и уважаемые учителя. Как же ему сражаться против них? Ему приходит на помощь Кришна, принявший облик колесничего.
Поэма построена в виде диалога между ними.
Традиционно считается, что «Гита» напоминает о необходимости исполнить свой долг, пусть даже придется прибегнуть к насилию. В конце концов (осторожно, спойлер!) Кришна убеждает Арджуну выйти на бой против своих родичей.
Ганди понимал ее иначе. Он считал, что это аллегория, изображающая то, что «творится сегодня в сердце каждого человека». Настоящее поле битвы — внутри нас. Арджуна борется не с врагом, но с самим собой. Уступит ли он своим инстинктам или поднимется выше их? «Гита», заключал Ганди, это тайная ода ненасилию.
Еще один важный принцип «Гиты» — безразличие к результатам. Вот что говорит Арджуне воплощение Бога, великий Кришна: «Ты можешь выполнять предписанные тебе обязанности, но у тебя нет права наслаждаться плодами своего труда. Не начинай действовать ради вознаграждения, но и не пребывай в бездействии»
[117]. Вот чему учит «Гита»: отделять труд от результата. Вкладывайся на все сто в любое дело, но думать забудь про результат.
