Я погружен в его звенящие от напряжения слова, быть может, я в шаге от состояния потока, и вдруг я ощущаю чье-то присутствие. Поднимаю глаза и вижу бабочку. Уселась на Ницше: золотисто-коричневые крылышки подрагивают на поверхности страницы 207. Мне не совсем понятно, что делать. Хочется сразу сделать фотографию, но я боюсь спугнуть бабочку. Кроме того, запечатление момента — неважная замена его проживанию.
Бабочка расположилась как раз на отрывке под названием «В связи с одной ученой книгой». Хороший выбор. Типичный Ницше! «Наши первые вопросы в связи с оценкой книги, человека и музыки гласят: может ли он ходить? больше: может ли он танцевать?»
Некоторые философы шокируют. Многие убеждают. Немногие вдохновляют. Танцевал один лишь Ницше. Для него не было лучшего выражения внутренней полноты и любви к судьбе — amor fati. «Я поверил бы только в такого Бога, который умеет танцевать», — писал он. Заратустра у Ницше танцует дико, яростно, самозабвенно.
У любого хорошего философа, говорил Ницше, — дух танцора. Не обязательно хорошего. «Лучше неуклюже танцевать, чем ходить хромая» — так он говорил и так он жил. В бальной зале он не смог бы показать и пару приличных па. Ну и что? Хороший философ, как и хороший танцор, рад подурачиться.
Философия Ницше танцует великолепно. В ней есть ритм. Она резвится и горделиво шествует по странице, порой даже «лунной походкой». У танца нет определенной цели — целью становится сам танец, — и точно так же с философией Ницше. Танец и размышления для него примерно одно и то же: способ радоваться жизни. Он не пытается ничего доказать. Лишь предлагает читателю иначе взглянуть на мир и на самого себя.
Как и художники, философы вроде Ницше дают нам очки и говорят: «Взгляни-ка на мир сквозь них. Видишь ли ты то, что вижу я? Потрясающе, правда?» С научной точки зрения видимое нами может быть верным, а может и не быть, но дело не в этом. Философ передает истину не как ученый, а как художник или писатель. Это метод «словно». Взгляните на мир так, словно существует еще один уровень реальности — вещи в себе, лежащие по ту сторону видимостей. Живите так, словно жизнь бесконечно повторяется. Смотрите, что произойдет. Расцветает ли ваш мир новыми красками от такого взгляда? Отлично. Тогда в нем есть смысл. Новый взгляд на мир — пусть даже «неправильный», как у Торо, который просовывал голову между ногами, — делает нашу жизнь богаче.
Бабочка улетает — золотисто-коричневые крылышки уносят ее в небеса, а я продолжаю свою прогулку вдоль озера. Воздух прохладен и кристально чист. Я понимаю, почему его так жаждал Ницше. Теплый воздух отупляет разум, холодный — делает его острее. Я прошел уже пару километров, но могучих камней Ницше так и не отыскал. Осматриваю все вокруг. Смотрю там, где они должны быть, и там, где не должны. Нету. Дважды возвращаюсь назад, а я терпеть не могу возвращаться. Ничего. Я устал и подумываю о том, чтобы плюнуть на это дело, но нет: нельзя сдаваться. Того требует воля к власти Ницше. Отвергнутый возлюбленными, игнорируемый читателями, он не сдавался. И я не стану.
* * *
Ницше не первым предположил, что Вселенная повторяет сама себя. Схожую мысль высказывал греческий философ Пифагор около двух с половиной тысяч лет назад, а авторы индийских Вед — еще раньше. Ницше, конечно же, было об этом известно. Подобно Марку Аврелию, он был искателем мудрости, и ум его проникал далеко.
Ницше хотел развить эту мысль. Сделать вечное возвращение не мифом, но научным фактом. Целыми днями и даже неделями он записывал в блокнотах варианты «доказательств». К примеру, он сравнивал Вселенную с парой игральных костей. Количество выпадающих комбинаций ограничено: однажды они закончатся. В крестиках-ноликах комбинаций гораздо больше — 26 830 возможных вариантов
[153]. Это много, но и это число конечно. В итоге, ход за ходом, можно исчерпать любую игру. В шахматах вариантов во много раз больше — 10120 (то есть единица и 120 нулей)
[154]. Чудовищно много; но и это число тоже конечно. Быть может, когда-нибудь, очень нескоро, два шахматиста все же исчерпают все возможные комбинации ходов, сыграют все возможные партии. Вселенная в каком-то смысле сама является большой сложной игрой. Рано или поздно все повторяется.
Однако выкладки Ницше остались лишь предположениями, основанными на древних мифах и впечатляющих, но сомнительных статистических вероятностях. Ницше так и не решился опубликовать свои заметки. На сегодняшний день почти все физики отвергают идею вечного возвращения, считая ее ненаучным вымыслом.
Но есть и другая возможность, говорит Ницше. Может быть, доказательство не так и важно. Отсутствие научных подтверждений не делает вечное возвращение — «невозможную гипотезу» — менее поразительным. «Даже мысль о такой возможности способна потрясти и изменить нас», — говорит он, ссылаясь на христианское понятие вечного проклятия. Может, ада и не существует, но сама его идея может влиять на наши взгляды и поступки. Нам не нужно доказывать существование вечного возвращения, чтобы жить так, словно оно существует, и смотреть, что из этого выходит.
Возьмем случай Роберта Соломона. В 1960-х годах он был «несчастным медиком-первокурсником» Мичиганского университета. Совершенно неожиданно для самого себя он решил пройти курс под названием «Философия в литературе». Когда преподаватель рассказал о вечном возвращении Ницше, Соломон был потрясен. Этот рассказ поднял в нем целый водоворот чувств и мыслей, но также и сомнений. Действительно ли он хочет проживать свою несчастную жизнь снова и снова, и так целую вечность? Этот вопрос потряс его до глубины души.
После лекции Соломон бросил медицинскую школу, занялся философией — и стал в итоге одним из самых выдающихся исследователей Ницше. Об этом решении он ни разу не пожалел.
Вечное возвращение — это мысленный эксперимент. Экзистенциальный стресс-тест. Мы принимаем его, если нам предлагают переживать только что-то приятное. Кто же откажется снова и снова съедать вкусное мороженое или выполнять триумфальный трехочковый бросок. Застряв в Панксатони, Фил Коннорс — герой Билла Мюррея в «Дне сурка» — размышляет: «Как-то я был на Виргинских островах. И познакомился с девушкой. Мы ели лобстеров, пили коктейль „Пина колада“. Мы занимались любовью на закате, словно две морские выдры. Прекрасный был день. Почему бы этому дню не повторяться снова, и снова, и снова?»
Но вечное возвращение устроено иначе. Либо все, либо ничего. Жизнь повторяется в точности таким же образом, «ничего другого ни впереди, ни позади, ни во веки вечные», — говорит Ницше. Редактировать ничего нельзя. Нужно заново проживать ту же жизнь, со всеми ее изъянами и занудными диалогами. Режиссерскую версию. Ницше понимает, что от такого сценария передергивает. Он прекрасно осознает, что человеку хотелось бы подправить прожитую жизнь, что-то удалить, что-то добавить, где-то пройтись аэрографом, нанять дублера.
