Лена
Я смутно припоминаю визг тормозов, как оборвался мой собственный крик, потом удар. Помню, как удивилась, что совсем не чувствую боли – по крайней мере, в первые мгновения. Конечно, боль не заставила себя ждать. Захлестнула меня волной, так что я потеряла сознание. Не знаю, сколько прошло времени. Десять минут? Час? Но потом я резко пришла в себя. Словно сидела в кромешной тьме, и кто-то внезапно включил свет. Разум был совершенно чист.
Я сразу поняла, что попала под машину. И теперь лежала в карете «Скорой помощи». Слышала сигнал, транслирующий во внешний мир мой пульс. Слышала сирену. Знала, что мы едем очень быстро, чувствовала все неровности дороги и как машина кренится на поворотах. Ощущала собственное тело, и не передать словами, сколь болезненным было это ощущение. И все же я попыталась шевельнуться, чтобы проверить чувствительность в конечностях. Если я что-то чувствую – пусть даже и боль, – значит, еще есть возможность восстановить их. Так я рассуждала. Напряглась и смогла пошевелить носками, согнуть пальцы. Хороший знак. Только голова оставалась неподвижной, шея была вытянута и зафиксирована. Мне наложили шину, и я не могла видеть, что происходит рядом со мной. Не посмотреть ни вправо, ни влево, только неподвижно вверх, на пожелтевший потолок салона «Скорой». Прямо надо мной была наклеена полоска серебристого скотча, вероятно, прикрывающего порез или небольшую дыру. Или угнетающее пятно крови, которое никак не удавалось оттереть. Я чувствовала давление в области груди и коленей, но это, скорее всего, были просто ремни. Чтобы не слететь с носилок во время поездки и получить при этом новые увечья. Это казалось мне чем-то абсурдным.
– Кажется, приходит в себя, – произнес мужской голос.
В следующий миг в моем ограниченном поле зрения появился санитар и посветил фонариком мне в глаза. Мне велели следить за пучком света. И я пыталась, но перед глазами все расплывалось в яркое неоднородное пятно. Боль растекалась, искала выхода.
Санитар отложил лампу и сказал:
– Не волнуйтесь. Мы доставим вас в больницу.
Я почувствовала, как его палец, обтянутый латексом, смахнул слезу с моей щеки. Писк, транслирующий мой пульс, участился, стал неравномерным.
– Без паники. – Санитар старался сохранять профессиональную дистанцию. Сказал, что сожалеет.
Ремни стали вдруг слишком тесными. Я стала вырываться.
– Успокойтесь, всё в порядке, слышите? Вас сбила машина, но мы уже подъезжаем к больнице. Вы справитесь.
Санитар удерживал меня за ноги. Я хотела закричать, но продолжала просто извиваться под ремнями.
– Вколю вам успокоительное.
Сигнал от моего сердца зазвучал ровнее и реже. Мне показалось тогда, что приборы обманывают.
– Вы можете назвать свое имя? – спросил санитар. – Вы помните свое имя?
У меня задрожали веки.
– Видимо, не добьемся. – Его голос как будто доносился откуда-то издалека. – Похоже, у нее шок.
– Лена, – прозвучал второй голос.
Голос, который не мог прозвучать в реальности. Голос, порожденный успокоительным и шоком.
– Ее имя Лена, – снова прозвучал голос, словно в доказательство своего существования.
Я попыталась повернуть голову, но голова была надежно зафиксирована. Лицом к пожелтевшему потолку. И эта голова налилась усталостью. У меня закрылись веки. «Ханна», – всплыла из тумана последняя мысль. Это ее голос я услышала. Ханна была со мной, в машине «Скорой помощи»…
* * *
Сдерживаю хрип. Им не следует знать, что я очнулась. Прошло какое-то время, я это понимаю. Недостающий фрагмент между той последней мыслью в машине «Скорой помощи» и настоящим. Я в больнице, лежу в кровати. Голова совершенно легкая, вероятно, под завязку накачанная медикаментами. Правую руку тянет с внутренней стороны локтя. Мне поставили капельницу. Я чувствую запах антисептика и слышу знакомый писк кардиографа. Вокруг меня звучат голоса, суетятся люди.
– Вы меня слышите? Можете подать знак, шевельнуть пальцем?
Я не реагирую. Концентрируюсь на своем дыхании. Как упрямый ребенок, лежу с закрытыми глазами. Не мигаю, даже когда твой рехнувшийся отец встает у кровати и окончательно теряет голову.
– Это не она! Это не моя дочь!
Когда они выходят за дверь, полагаю, врачу приходится поддерживать его.
Я же просто лежу, как мертвая туша. Как лежала ночами, пока твой муж забирался на меня. Глаза крепко зажмурены. Я знаю, что разразится настоящий ад, как только я открою их. Мне страшно, Лена. Ужасно страшно.
Маттиас
Взгляд Карин, ее бледное лицо и неподвижные, широко раскрытые глаза.
Лена шагает к нам по коридору, держась за руку медсестры.
Наше дитя, наша маленькая Лена, моя Ленхен в возрасте, быть может, шести или семи лет. Слишком маленькая за громадным кульком сладостей, выдает мой помутненный разум. И снова образы из прошлого накладываются на реальность. Белокурые локоны, острый подбородок, глаза, боже правый, эти глаза…
Я ищу опоры и хватаюсь за руку Герда.
– Лена…
– Господи… – слышу я голос Карин, и одновременно Герд отдергивает руку.
Я невольно перевожу взгляд и вижу, как он подхватывает Карин, у которой подкосились ноги.
– Что… – вырывается у Герда, но затем он тоже поворачивает голову и глядит на девочку. – Это… немыслимо.
К нам подскакивает и его коллега Гизнер, который до сих пор держался в стороне.
– Лена! – зовет Карин.
Медсестра, что держит Ленхен за руку, резко останавливается. Та робко заходит ей за спину. Кажется, мы напугали ее своей реакцией.
– Тсс! Тихо! Не шумите вы! – шепчу я, но Карин уже не в себе.
– Что это значит? – Она хватает ртом воздух и заходится в пронзительном, истошном крике: – Лена!
Медсестра пятится по коридору и увлекает за собой девочку.
– Нет, нет, нет! Постойте!
Я реву и бросаюсь за ними, но в следующий миг рывком подаюсь назад. Меня хватают чьи-то руки.
– Лена! – я слышу собственный хриплый голос.
Потом Гизнер валит меня на пол, как взбешенное животное. Пока я извиваюсь в жалкой попытке подняться, Ленхен уводят. В коридоре только мы. И тишина.
– Следуйте за мной, герр Бек, – произносит через мгновение Гизнер и помогает мне подняться.
* * *
В сопровождении санитара нас отводят в ближайшую из свободных палат. Герд подводит Карин к кровати, и та послушно оседает. Будь у человека рубильник на спине, так бы все и выглядело. Санитар спрашивает, не позвать ли врача, чтобы дал ей какого-нибудь успокоительного.
– Нет, спасибо, – отвечаю я, не особо вникая в ее состояние. – Всё в порядке.
