– Именно это мы и пытаемся сделать, герр Бек! И я уверен, что Ханна может здорово помочь нам в этом. Но похоже, ее что-то сдерживает. Что бы это могло быть, по-вашему?
– Почему бы вам не оставить мою внучку в покое и не допросить эту фрау Грасс? Вы хотите, чтобы я между делом допросил Ханну, так? Вам ведь необходимо извлечь пользу для расследования? Вы сказали, что не хотите оказывать на нее давления. Нет, это вы предоставляете мне! Я должен разобраться в этом деле за вас, так это называется.
– Боже правый, герр Бек, никто такого не говорил. Я лишь имел в виду, что если вы нашли подход к Ханне, то есть вероятность, что она откроется вам и расскажет некоторые подробности, которые помогут в расследовании.
– В расследовании, – повторяю я.
– Я лишь прошу вас о содействии. Вы хотите разыскать свою дочь, мы тоже.
– Раз уж вы просите о содействии – фрау Грасс лжет. Не благодарите.
– Вы можете сказать по этому поводу что-то конкретное? Что навело вас на эту мысль? Возможно, Ханна что-то говорила…
– Что навело? Простой здравый смысл, герр Гизнер! Вот похищенная женщина; вдруг она начинает играть в семью, строит из себя любящую жену и мать… – Гизнер раскрывает рот, чтобы прервать меня, но я вскидываю руку. – Да-да, по принуждению, я в курсе. И тем не менее она не пыталась выяснить, что там происходит? Выяснить, какая участь постигла женщину, которая была там до нее? Не попыталась заговорить с предполагаемым похитителем? И вы всерьез в это верите, герр Гизнер?
– Герр Бек, фрау Грасс – такая же жертва, как и ваша дочь.
– Но, в отличие от моей дочери, она выбралась оттуда живой.
– Я понимаю, вы озлоблены. Но не стоит вымещать злобы на фрау Грасс. Это нечестно, вам так не кажется?
Я вздыхаю.
– Кроме того, вы сами говорили, герр Бек, что ни мне, ни вам не понять, что происходит с психикой в подобных экстремальных обстоятельствах.
Последние несколько минут у меня учащенно бьется сердце, и к этому добавляется знакомое ощущение тяжести в груди. Да еще приходится сидеть на жесткой скамье… Я поворачиваю голову и смотрю через плечо на здание, где меня дожидается Ханна. Пытаюсь думать о ней, о том, как мы вместе выйдем оттуда и поедем прочь, домой. Но мысли вновь спотыкаются о Ясмин Грасс. Эта женщина… Хотелось бы мне поговорить с ней лично, послушать, что она скажет. А при необходимости – схватить за шкирку и вытрясти из нее ответы. «Отвечай, где моя дочь? Что тебе известно? Почему тебе удалось выбраться живой, а моей дочери – нет?» Но шансы нулевые. После той ночи, когда выяснилось, что это не моя дочь, мне так и не дали поговорить с ней. «Для твоего же блага», – как выразился Герд. Возле ее палаты выставили охрану.
– Это просто мое ощущение, герр Гизнер, – произношу я как можно спокойнее, чтобы снизить пульс до здорового ритма. – С этой женщиной что-то не так, она явно чего-то недоговаривает.
Гизнер издает неопределенное:
– Хм…
И достает из внутреннего кармана лист бумаги. Расправляет его и протягивает мне.
– Вам знаком этот человек?
Я достаю очки для чтения.
– Нет, – отвечаю затем. – А кто это?
– По результатам восстановительных процедур, это человек, найденный в хижине.
– Человек, который похитил мою дочь?
– Предположительно.
«Нормальный», – такова моя первая мысль. Он выглядит совершенно нормально. И это больше всего пугает. Я пытаюсь понять, какое впечатление производит на меня это лицо, ощутить некое отторжение, которое могло бы хоть как-то утешить. Лена стала жертвой чудовища, какой-нибудь твари, чья жестокость видна за километр. Против такого у нее не было бы шансов. Однако на бумаге в моих руках изображен нормальный человек. Такой, который вполне мог бы жить с нами по соседству. Быть одним из моих клиентов. Адвокатом или автослесарем. Он мог бы зайти за Леной, забрать ее на свидание, и я пожелал бы им хорошего вечера. Возможно, он понравился бы мне с первой встречи. В отличие от Марка Суттхоффа, в чьей улыбке я сразу заподозрил некую гнильцу. Мгновение я не могу понять, испытываю ли разочарование оттого, что на изображении не увидел именно его лицо. Или облегчение, поскольку накануне вечером, когда мы сошлись с ним во мнении по поводу Ханны, я впервые подумал, что мог ошибаться на его счет. Возможно, я был несправедлив к Марку.
– Вы уверены, герр Бек? – вклинивается в мои раздумья голос Гизнера. – Посмотрите внимательно, не спешите.
Я киваю. Человек, который похитил и, вероятно, убил мою дочь. Этот совершенно нормальный, неприметный человек.
Не отрывая взгляда от изображения, я качаю головой:
– Нет, я его не узнаю́.
Гизнер вздыхает. Я перевожу на него взгляд.
– Вы показывали это Ханне?
– Да, сегодня утром, до вашего приезда. Она посмотрела и похвалила мои навыки в рисовании. – Он снова вздыхает.
– Вы должны это опубликовать! Во всех газетах, в каждом выпуске новостей! – У меня трясутся руки от возбуждения. – Кто-то должен узнать скотину.
Гизнер снова вздыхает, после чего добавляет:
– Мы подумаем над этим, герр Бек. Но, как правило, после публикации человека узнает буквально каждый второй. Люди звонят и сообщают: это мой сосед, учитель моих детей, мой дантист. Нескончаемый поток показаний. Потребуется немало времени, чтобы проработать все это, причем без каких-либо гарантий на результат.
– То есть для вас это слишком обременительно? Это ваша работа, герр Гизнер!
Тот не отвечает.
У меня снова отчаянно колотится сердце.
– Значит, вы ничего не предпримете? Оставите все как есть?
– Нет-нет, герр Бек, ни в коем случае. – Он забирает у меня листок, складывает пополам и убирает обратно во внутренний карман. – Для начала мы опросим ближайшее окружение.
– Но я и есть ближайшее окружение Лены! И говорю вам, что не узнаю этого человека.
– Герр Бек, я понимаю, что вы были очень близки с дочерью, но…
Гизнер запинается. Я догадываюсь, что он сейчас скажет, прежде чем подберет слова, чтобы не оскорбить старого, несчастного, больного человека. Само собой, он читал документацию тех лет. Конечно, Герд рассказывал ему о расследовании после исчезновения Лены. Естественно, он ознакомился с заметками в газетах. С той ложью, в которую он, возможно, поверил, потому что слова выглядят столь весомо под жирными заголовками. Родители, которые толком не знали своего ребенка. Я помню каждую заметку, каждое слово…
Подруга пропавшей в Мюнхене студентки: у Лены были проблемы
Мюнхен – Яна В. (имя изменено редакцией) сидит на подоконнике своей гостиной на пятом этаже и обводит взглядом город. «Где ты, Лена?» – этим вопросом то и дело задается подруга пропавшей неделю назад студентки Лены Бек (читайте наш материал). Яна В. была последней, с кем связалась Лена перед исчезновением. «Она звонила мне по пути с вечеринки, – вспоминает Яна В., стараясь сохранять самообладание. – Мне следовало заметить, что с ней что-то не так, но я рассердилась, потому что Лена подняла меня из постели в такой час». В. рассказывает о содержании того телефонного разговора: «Лена сказала, что так не может продолжаться и что она хочет изменить свою жизнь». Однако В. не расслышала в этом крик о помощи. «Судя по голосу, Лена много выпила. Кроме того, она частенько порывалась что-нибудь изменить. Еще она подумывала о том, чтобы бросить учебу, что вполне имело смысл. Учеба ее не особо интересовала, и ее чаще можно было застать на вечеринке, чем на лекции. Наверное, поэтому она и провалила все экзамены в этом семестре». В. учится вместе с Леной на четвертом семестре педагогического факультета в университете Людвига-Максимилиана в Мюнхене. «Но мне кажется, она боялась разочаровать родителей. Ведь родители знали Лену совсем другой».
