Возможно ли, что Лена пребывала в таком отчаянии, что задумывалась о самоубийстве и в ночь своего исчезновения прыгнула в Изар? Яна В. этого не исключает. «Хотя возможно, что Лена просто смоталась с каким-нибудь типом. Она постоянно рассказывала мне о новых знакомствах. Может, на этот раз она просто связалась не с тем человеком». Однако В. не теряет надежды когда-нибудь вновь увидеть подругу и обращается к ней со слезами на глазах: «Лена, если ты читаешь это, возвращайся домой. Мы все скучаем».
Этим утром водолазы предприняли очередную попытку найти тело. «Но пока поиски не принесли сколь-нибудь существенных результатов», – сообщает комиссар полиции Герд Брюлинг. При этом он не пожелал комментировать психическое состояние Лены Бек. Также полиции нечего сказать о показаниях женщины, которая якобы видела студентку в сопровождении мужчины на стоянке вблизи австрийской границы. Но: «Разумеется, мы проверяем любые сведения и ведем следствие во всех направлениях».
– Герр Бек? – Снова Гизнер.
– Да, хорошо, – отзываюсь я глухо. – Опросите, – и забираю воздух в кавычки, – ближайшее окружение. Друзей, которые якобы знали Лену гораздо лучше, чем я. Опросите их, не было ли этого типа среди многочисленных знакомых моей дочери. Допросите их как следует. – Я опираюсь о спинку скамейки и тяжело поднимаюсь. – Может быть, вы, в отличие от герра Брюлинга, поймете, сколько людей откровенно лгали, просто чтобы почувствовать собственную значимость. Хотя бы ради этого стоит попробовать. Да, и не забудьте, пожалуйста, насчет фрау Грасс.
Гизнер тоже поднимается и пристально смотрит на меня.
– Вы не должны сомневаться в себе, герр Бек. Родители хотят оградить своих детей, и это совершенно нормально. Только при этом они, к сожалению, забывают, что их дети – самостоятельные люди…
– Да-да, я понял, – отмахиваюсь я ворчливо и киваю куда-то в область его внутреннего кармана, где лежит листок с восстановленным лицом. – Можно я заберу распечатку в Мюнхен, чтоб показать жене? Все-таки она тоже входит в ближайшее окружение.
– Предоставьте это комиссару Брюлингу.
– Герр Гизнер, мне не хотелось бы лишний раз волновать жену. – Я прикладываю руку к груди. – Все эти процедуры слишком уж утомительны для нас.
– Мне запрещено отдавать что бы то ни было, серьезно. Сожалею.
Ладонь, лежащая у меня на груди, судорожно сжимается в кулак. Мое лицо перекашивается.
– Я мог бы сделать фото на телефон, если бы вы, скажем, отвлеклись на секунду, – произношу я хриплым, одышливым голосом. – Тогда я смогу показать снимок жене, и мы немедленно свяжемся с вами, если она узнает этого человека. Мы вроде как решили оказывать всяческое содействие друг другу?
Гизнер едва заметно качает головой.
– Даже если вы мне не верите, герр Бек. Я вас понимаю. И все же не готов сделать такое одолжение. Позвольте мне заниматься своей работой, а сами сосредоточьтесь на внучке. Так будет лучше для всех, поверьте.
Ханна
Дедушка вышел вместе с полицейским, но пообещал, что это не займет много времени. А это значит, что скоро я наконец-то буду дома.
Фрау Хамштедт предложила, пока мы ждем, еще немного порисовать. При этом она сказала, что мы могли бы что-нибудь нарисовать, а это совсем не так, потому что рисовала бы только я. Конечно, я обратила на это ее внимание. Впрочем, у меня все равно не было желания рисовать. Я решила, что за это время лучше попрощаться с Йонатаном. Всегда нужно прощаться перед уходом. Уходить, не попрощавшись, невежливо. В итоге фрау Хамштедт согласилась.
Мы выходим из ее кабинета и шагаем по коридору к стеклянной двери. Слева располагается лифт, справа – лестница. Я спрашиваю, нельзя ли нам воспользоваться лифтом. Фрау Хамштедт смотрит на меня так, как смотрит иногда мама во время занятий, если ее не устраивает мой ответ. Так, словно я не до конца что-то продумала.
Я пытаюсь объяснить:
– Это же просто система тросов. – Нельзя показывать раздражения и называть фрау Хамштедт дурочкой, иначе она точно не отпустит меня домой. – И двери должны быть закрыты, иначе можно запросто выпасть.
– Йонатан это знает и все-таки боится ездить на лифте, – отвечает фрау Хамштедт. – Но знаешь что, Ханна? Это тоже вполне нормально. Зачем разыгрывать из себя героя, если на самом деле это не так? Нормально, когда человек боится незнакомых вещей.
– Лифт, называемый также подъемником, представляет собой кабинку, которая движется по вертикальной шахте и используется для транспортировки с одного уровня на другой, точка, – вспоминаю я соответствующий раздел из толстой книги и давлю на кнопку с направленной кверху стрелкой, которая загорается желтым. Так, собственно, и вызывают лифт. – И мне совсем не страшно. Я ведь уже поднималась с мамой на Эйфелеву башню. Там, чтобы попасть на верхнюю площадку, нужно ехать в лифте почти триста метров.
Фрау Хамштедт хранит молчание. Лифт прибывает, издав мелодичный сигнал, и мы заходим внутрь. За нами закрываются серебристые дверцы, и фрау Хамштедт жмет на круглую кнопку с цифрой «два». Всего таких круглых кнопок три штуки, расположенных друг над другом, как светофор. Чтобы попасть на нужный этаж, необходимо нажать на соответствующую кнопку.
– А почему вы не брали Йонатана в свои поездки?
У меня захватывает дух, и даже вздрагивают уголки губ. Больше всего при поездках в лифте мне нравится это ощущение.
– Ханна?
Я снова раздраженно кривлю лицо.
– Потому что – я любимый ребенок.
Не знаю, сколько раз еще повторять ей это, чтобы она наконец поняла. Чтобы все вокруг это поняли. Всегда должен быть любимый ребенок, на которого можно положиться.
* * *
В комнате у Йонатана темно, жалюзи на окнах опущены. Видимо, проблема с сетчаткой у нас семейная. К тому же здесь плохо пахнет, застарелыми газами, что неудивительно, потому что никто не подумал о рециркуляторе. И у меня в комнате окно открывают только на то время, когда я ухожу есть или рисовать, или дедушка увозит меня на прием к врачу. Как-то раз я спросила, почему так, но ответа не получила. Думаю, все потому, что на ручках приспособлены маленькие замочки, которые нужно отпереть, прежде чем открыть окно. Должно быть, у них только один ключ, и помощникам фрау Хамштедт постоянно приходится его искать. Я им уже говорила, что они могут сделать так же, как делали мы у себя дома. Нам не приходилось раздумывать, куда подевался ключ, или подолгу искать его, потому что за ключами смотрел папа. Я сказала фрау Хамштедт, что им нужно просто выбрать одного человека, кто держал бы у себя ключи. Конечно, никто меня не послушал. Наверное, они думают, что я всего лишь ребенок и потому не очень-то умная. При этом я намного умнее их.
Йонатан сидит в дальнем углу, подтянув к себе колени. Фрау Хамштедт говорит:
– Здравствуй, Йонатан.
И очень тихо притворяет дверь, чтобы не напугать его. Но мне кажется, Йонатан принимает столько синих таблеток, что ему все равно, кто входит к нему в комнату. Даже не поднимает головы.
