– Фрау Грасс! Успокойтесь, фрау Грасс, – прозвучал ее настойчивый голос, и я почувствовала ее руки у себя на плечах. Даже не заметила, как за время рассказа она поднялась со своего места. – Вы в порядке, фрау Грасс?
– Да, – просипела я. – Да… – Взялась за голову и поняла, что горю. – Простите. Не понимаю, что на меня нашло.
– Вам не за что просить прощения, фрау Грасс. Хотите стакан воды?
– Нет, спасибо. Я в норме.
Я боялась смотреть ей в глаза, поэтому поискала взглядом другой, нейтральный объект. Блокнот, оставленный на столе рядом с письмами. Но потом до меня дошло, на что я, собственно, смотрю. Фрау Хамштедт делала заметки.
– Вы записывали?
– Да. – Она кивнула, но при этом улыбалась. – И вы были бесподобны, Ясмин. В терапии существуют специальные техники гипноза. Но вы собственными усилиями, без моего участия, вернулись в тот день и заново пережили все события. При этом вы кое-что упомянули… – Фрау Грасс взяла блокнот и указала на какую-то строку, при этом вид у нее был весьма возбужденный. – Вот: вы сказали, что похититель хотел назвать будущего ребенка Сарой или Маттиасом. Вам известно, что отца Лены Бек зовут Маттиас?
– Да, – ответила я, но умолчала о том, что знаю это благодаря усердным поискам, результаты которых теперь украшают стены в моей спальне. Фрау Хамштедт не считала меня сумасшедшей, и лучше б так оно и оставалось.
– Это может оказаться крайне важным, Ясмин, – сказала фрау Хамштедт. – Возможно, это даже поможет установить личность похитителя и понять его мотив. В конце концов, повторюсь, письма выглядят чем-то личным, вам не кажется?
– Или кто-то просто прочел репортаж в газете и решил развлечься…
– Возможно. В любом случае вам стоит немедленно поговорить с комиссаром Гизнером.
– Думаете, это и вправду имеет такое значение?
Фрау Хамштедт убежденно закивала.
– Почему похитителю захотелось назвать вашего общего ребенка в честь отца своей первой жертвы?
– Не знаю. Потому что он больной на голову? – Я коснулась кончиком языка прорехи между зубами. Она давно зажила, однако никуда не делась. – Вы же специалист. Кем он был, по-вашему? Садистом?
Фрау Хамштедт склонила голову набок.
– В случае с Леной Бек имя Маттиас действительно несло некий смысл. Возможно, это причиняло бы ей боль: звать ребенка именем отца и постоянно вспоминать о прошлой жизни… Но для вас, Ясмин, такое имя не имело никакого значения. Вы только после побега узнали, что отца Лены звали Маттиасом. Мне кажется, здесь кроется что-то личное. Если он не мог причинить боль вам, то имя доставляло некое наслаждение ему самому.
– Ну да, он и меня принимал за Лену.
– Он пытался сделать из вас Лену. Это разные вещи… – Фрау Хамштедт задумчиво сомкнула губы. – Возможно, он его знал.
– Кого?
– Отца Лены. Впрочем, – продолжала она рассуждать, – герр Бек не узнал его лицо по результату реконструкции. Но, – тут она махнула рукой, – об этом вам лучше поговорить с комиссаром Гизнером.
Реконструкция лица. Мне сразу стало дурно, вот как теперь. Я убеждаю себя, что это простое изображение, листок бумаги. Но это не помогает. Желудок сжимается в спазме, щеки сводит от желчи во рту. Я роняю стакан на столешницу и бегу в туалет, падаю на колени перед унитазом, судорожно цепляюсь пальцами в ободок. Меня не отпускает еще какое-то время, хотя в желудке уже пусто, и выходит один воздух, с глубоким утробным звуком.
– Прошу, Ясмин. – Фрау Хамштедт взяла письма со стола, сложила пополам и положила обратно в конверты. – Позвоните комиссару Гизнеру. Поговорите с ним. В том числе и о письмах. – Она потрясла ими в воздухе. – Хоть я исключаю, что дети имеют к этому отношение, но считаю, что герру Гизнеру стоит на них взглянуть.
Я кивнула.
– Хорошо, позвоню ему завтра утром, обещаю.
Поднялась и протянула ей руку на прощание, но заметила, что фрау Хамштедт колеблется, и это меня сразу насторожило.
– Это еще не всё, – заключила я.
– Я отпустила Ханну на несколько дней к бабушке с дедушкой.
– Ханна… покинула клинику?
У меня мгновенно подскочил пульс. От фрау Хамштедт не укрылось, что эта новость меня шокировала.
– Прошу вас, Ясмин, дайте доктору Бреннер шанс. Я уверена, она вам поможет.
* * *
Ханна уже не в клинике… Подползаю к умывальнику и с трудом подтягиваюсь. Желудок все еще сводит, я пытаюсь вдохнуть. Открываю кран и умываю лицо. У женщины в зеркале нездоровый вид. Кожа землистого цвета, под глазами темнеют круги. И все же она решительно кивает мне. Ты должна позвонить. Я знаю. Он может отправить письма на проверку, снять отпечатки пальцев, и все станет ясно. Однако, пользуясь случаем, он покажет мне результаты лицевой реконструкции, и я не уверена, выдержу ли. Что, если я, как вчера у фрау Хамштедт, потеряю над собой контроль? Те жалкие остатки, что еще доступны мне. Что, если я взгляну на его лицо, и вновь во мне все оживет, и я начну рассказывать, расскажу ему все и не смогу остановиться? Я встряхиваю головой. Я позвоню Каму, но позже, когда вернется Кирстен. Кирстен считает тебя больной. И она права. Ты для нее обуза. Я ударяю ладонью по краю раковины и стискиваю зубы от боли, с шумом выдыхаю.
Женщина в зеркале вдруг настораживается. Кто-то стучит в дверь.
Ясмин
Я бегу из ванной в прихожую. Сразу ясно – это не Кирстен. Должно быть, она взяла ключ – по крайней мере, в замке его нет. К тому же стук не попадает в наш условленный ритм. Я уже готова предположить, что это Кам решил не дожидаться личного приглашения, но в этот момент за дверью слышится голос.
– Фрау Грасс? Это Майя. Я сегодня пораньше!
Я замираю.
– Фрау Грасс?
Неслышно приближаюсь к двери. Майя вновь принимается стучать.
– Фрау Грасс, это Майя!
За дверью скрипит половица, Майя теряет терпение. Я делаю глубокий вдох и открываю.
– Я вас разбудила, фрау Грасс?
– Нет, всё в порядке, – выдыхаю я.
Майя протягивает мне контейнер с зеленой крышкой. Почту, судя по всему, она сегодня не забирала.
– К сожалению, не смогла разогреть, – говорит она. – Микроволновка сломалась.
– Ничего страшного, спасибо.
Беру контейнер и поворачиваюсь, чтобы поставить его на комод, как вдруг Майя открывает дверь шире, и вот она уже в моей прихожей.
– Нет, фрау Грасс, так не пойдет, – произносит Майя с таким нажимом, что я вздрагиваю. – Я поклялась фрау Бар-Лев, что позабочусь о вас, а теперь приношу вам холодную еду… Она меня четвертует, если узнает.
– Я вас не выдам, – вырывается у меня само собой.
