Но следующим днем меня ждет сюрприз. Вместо обещанного вызова в кабинет декана, меня приглашают зайти к ректору. К самому Алтуфьеву Петру Константиновичу, чье имя на кафедре произносят только с благоговением и шепотом. Коллеги, узнав об этом, смотрят на меня с сочувствием и наверняка гадают, чем я так провинилась.
— Можно к вам? — постучавшись, я открываю дверь и неловко застываю на пороге, объятая суеверным ужасом.
— Заходите, Варвара Ивановна, — царственно кивает Петр Константинович, глядя на меня из-за массивного стола.
Я делаю первый робкий шажок и чувствую, как сердце в груди подпрыгивает. Потому что в кабинете мы не одни. Возле окна, прикрытого темно-синими шторами, стоит знакомая фигура.
— Добрый день, — сухо здоровается Алексей, пригвождая меня взглядом к полу.
Я так теряюсь, что могу только кивнуть, на что получаю полный недоумения взгляд ректора. Он наверняка хочет спросить, почему я не выказываю достаточного почтения новому мэру.
— Присаживайтесь, Варвара Ивановна, — Алтуфьев указывает на кресло перед своим столом и смотрит на моего бывшего мужа. Его голос смягчается, становясь дружелюбным: — А вы, Алексей Дмитриевич? Присядете?
— Постою, — отрезает Алексей, после чего взгляд ректора вновь падает на меня.
— Варвара Ивановна, я попросил вас зайти, чтобы прояснить несколько моментов по поводу вашего выступления. В ходе конференции у присутствующих сложилось впечатление, что вы, так сказать, перетянули одеяло на себя, лишив остальных сотрудников возможности выступить. Что можете сказать по этому поводу?
Я краснею, а следом бледнею. Алексей. Ну конечно это он. Тогда он все увидел и понял. Мне не показалось.
Я перевожу беспомощный взгляд с него на Алтуфьева. И что мне теперь делать? Не говорить же, что дочь декана допоздна шаталась по кабакам и потребовала выступить за нее? Гольберг после такого житья мне не даст.
— Мне жаль, что кто-то из присутствующих решил обвинить меня в присвоении чужой славы, — я вскидываю глаза и стараюсь говорить уверенно и твердо. — Тщеславием я не грешу. Задача была провести конференцию на уровне и со своей стороны я сделала все, чтобы так и было. Это все, что я могу сказать.
— Я посмотрел план выступлений, — подает голос Алексей, не прекращая сверлить меня глазами. — Перед вами должна была выступать Ольга Леонидовна Гольберг, дочь декана. На конференции она присутствовала, но на сцену так и не вышла. При этом сидела она в первых рядах и выглядела вполне здоровой.
— У нас с Ольгой была договоренность… — неуклюже начинаю оправдываться я, теряясь под мужскими взглядами.
— Варвара Ивановна, перед вами стоят два уважаемых человека, которые не привыкли, чтобы им лгали в лицо! — резко перебивает меня Климов. — Насколько я знаю, ваша коллега вернулась в гостиницу под утро, и скорее всего у нее попросту не было времени, чтобы подготовиться к выступлению. Желание трудиться за других и лгать, прикрывая коллегу едва ли можно считать качествами хорошего сотрудника.
Мне сложно дышать. Зачем он так? Уничтожает меня на глазах у Алтуфьева. Ему мало той боли, что он мне причинил? Мало, что унизил меня попыткой затащить в постель? Неужели он действительно так сильно меня ненавидит?
— Если только по какой-то причине вы не вынуждены прикрывать Ольгу Леонидовну из боязни попасть под прессинг ее отца, — заканчивает Алексей.
От неверия я каменею. И не только я. Алтуфьев тоже ошарашенно смотрит на Климова. До этого дня никто не пытался обвинить Гольберга в превышении должностным полномочий.
— Я говорил, что заинтересован в развитии образования, — громко и с нажимом продолжает Климов. — Петр Константинович, поэтому не буду врать о том, что меня воодушевляет родственное сотрудничество на одной из ваших кафедр. У меня есть основание полагать, что Ольга Леонидовна — работник недостаточной компетенции, который всячески нарушает трудовую дисциплину, прикрываясь должностью своего отца. Я убедительно прошу вас разобраться в сложившейся ситуации и принять меры, чтобы ваши остальные сотрудники могли полноценно работать, не взваливая на себя чужие обязанности.
В кабинете повисает пауза. Кажется и ректор и я лишились дара речи. Мне ее показалось? Алексей за меня вступился?
— Возьму этот вопрос под личный контроль, — наконец прозносит Алтуфьев и смотрит на меня. — Варвара Ивановна. Вы можете идти.
Мои шаги растворяются в общем гуле, что царит на первом этаже главного корпуса нашего университета. И лишь только у меня в голове они отдаются эхом. Я иду словно на плашку, на эшафот, не в силах строить планы или искать пути к отступлению.
Алексей за меня вступился? Вряд ли. Скорее, он и правда радеет за образование. Да и, насколько я помню, он патологически не выносит лжецов и тунеядцев, коей в его глазах предстала дочь декана.
Но что теперь будет со мной?
Остаток дня я то и дело вздрагиваю каждый раз, когда в аудиторию кто-то стучится. Смотрю на телефон. Всё жду, когда меня вызовут в деканат и попросят написать заявление, посчитав, что это именно я нажаловалась на Ольгу.
Но мне не звонят, на разборки не приглашают. Жизнь идет своим чередом. Я только получаю несколько сообщений от мамы, которая согласилась задержаться, чтобы побыть с Женей.
«Температура снова поднялась, сбили».
«Вернулся аппетит, Женя поел».
И лишь ее последнее сообщение: «Всё хорошо, дочка. Женя сидит играет, будто здоровый», — заставляет облегченно выдохнуть. Кажется, ничего серьезного, и малыш скоро поправится.
Я более-менее спокойно доделываю свою работу, как дверь вдруг открывается.
— Тук-тук, — в дверном проеме появляется рыжеволосая голова Светы. — Занята?
— Заходи, — киваю я, против воли заговорщически.
Света — единственный человек, с которым я поделилась тем, что случилось у ректора. Кроме того, она знает меня с детства, да и про Климова в курсе. Мне не за чем от нее таиться.
Света подходит, садится напротив.
— Ну как ты? — спрашивает не без жалости.
— Пока нормально. Доделываю, вот. Скоро домой поеду, хочу подольше с сыном побыть, он болеет. А… — я делаю паузу и вновь понижаю голос: — Как на кафедре?
Стыдно признаться, но с тех пор, как я вышла из ректората, ни разу не зашла на кафедру. Сама не знаю, чего боюсь. Встречи с Ольгой? Скандала? Увольнения?
— Тихо, — кивает Света. — Все занимаются своими делами.
— А Ольга Леонидовна?
— Ее сегодня не было, — фыркает моя подруга. — У нее по графику всего две пары, наша звезда не стала утруждать себя дорогой ради такой мелочи.
— О боже, — я качаю головой.
Может, Алексей и прав в том, что не стал закрывать глаза на тот случай. А я… я просто слишком сильно привыкла к не справедливости. Свыклась с мыслью, что меня могут незаслуженно обвинить в страшном, и я ничего не смогу сделать.
