— Я приду на допрос с адвокатом. Я ничего не оплачивала за счет бюджетных средств и намерена это доказать, — твердым и уверенным голосом говорю я, поднимаясь со стула.
— Конечно, — следователь вручает мне повестку и просит расписаться в журнале, что я ее получила.
Леонид Абрамович не сводит с меня напряженных глаз. Не понимаю, какую игру он ведет, но возможно это указание Климова? Запугать меня до смерти? Откуда у матери-одиночки деньги, чтобы отстоять себя? Нет у меня их. Я блефую насчет адвоката. Но не хочу сдаваться и показывать свою слабость.
Глава 21
Выхожу из кабинета, игнорируя вопросы Светы и направляюсь в аудиторию за телефоном. Пальцы дрожат, когда я набираю номер Климова. Если это он и с его подачки меня обвиняют в этих ужасных вещах, то я и на расстоянии вытянутой руки не подпущу его к сыну. Что за грязные методы давления? Разве так можно? Чтобы не случилось в прошлом, но я мать его ребенка. Хотя бы за это можно меня уважать и оставить в покое? Или он полагает, что какая— нибудь из опытных, с отличными характеристиками, нянь лучше воспитают нашего сына? Возможно лучше, но такой любви, которую дарит родная мать Женя больше ни от кого не получит!
— Да, Варвара, — слышится на том конце немного удивленный голос.
— Я только что вышла из кабинета, где следователь задавал мне интересные вопросы по расходованию нецелевого использования бюджетных средств по гранту. Это твоих рук дело? — в лоб спрашиваю я.
Голос немного дрожит от волнения, мне требуется прикладывать усилия, чтобы не выглядеть в это мгновение истеричкой.
Повисает пауза. Я слышу тихое и размеренное дыхание Алексея в трубке.
— Что? — наконец спрашивает он. — Еще раз, Варя. В чем тебя обвиняют?
Сердце проваливается в пятки. Если бы это было дело рук Климова об бы не изображал сейчас удивление, так?
Ну за что мне это все? За всю свою жизнь я ни копейки чужой не присвоила, хотя возможности были. Все знают, что университетские гранты — это единственная возможность хорошо заработать с наименьшими рисками. Но это не мой путь. Родители по-другому воспитывали. Я лучше на улице ночевать буду, чем поступлюсь своими принципами. И теперь такое… Меня обвиняют в нецелевом использовании выделенных средств, а это подсудное дело с последующим увольнением.
Хочется осесть на ступеньки и крепко сжать голову, чтобы погасить растущую панику. Городок у нас маленький, и если меня с позором вышвырнут с работы, преподавателем мне больше не быть.
Перед глазами проносятся разочарованные лица коллег и моих студентов. Господи, стыд-то какой. Что они обо мне думать будут? И как жить нам дальше с Жекой? Моих отложенных средств хватит максимум на месяц, а дальше… Господи, ну почему? В чем я провинилась, если на меня валятся подобные испытания? Сначала мужчина, которого я любила выставил меня беременной с нелепыми обвинениями, теперь это…
А может быть, это все-таки месть Климова? Я ведь совершенно его не знаю. Возможно, за годы порознь он овладел искусством актерского мастерства и научился правдоподобно врать. Вдруг его ненависть ко мне настолько сильна, что он решил выжить меня из города.
Горло сковывает ужас. Выжить из города и отобрать у меня сына.
Снова раздается телефонный звонок. Звонит Гольберг.
— Слушаю, Леонид Абрамович, — неровным голосом отвечаю я.
— Варвара Ивановна, зайдите ко мне, — говорит он строго. — Прямо сейчас.
Развернувшись, я на слабых ногах семеню к нему в кабинет. Снова будет допрос? Он начнет меня стыдить?
Робко постучавшись, вхожу. Декан сидит в своем кресле, но злым и агрессивным не выглядит.
— Садись, садись, — указывает на кресло. — Испугал тебя следователь, да? Неприятная получается история.
Я занимаю место напротив и сжимаю вспотевшие ладони. Паника понемногу меня отпускает. Гольберг смотрит на меня почти по-отечески, а голос звучит ласково.
— Слышал, сын у тебя заболел? Как у него дела?
— Пошел на поправку, — я пытаюсь улыбнуться. — Все в порядке уже.
— Ну хорошо. Ты не молчи в следующий раз. Если помощь нужна — заходи прямиком ко мне. Я твою ситуацию знаю. Сына тяжело одной поднимать.
Я с благодарностью киваю. За помощью я конечно не приду, но слова Леонида Абрамовича и его забота все равно приятны.
— Теперь по следователю, — декан сдвигает густые брови, становясь серьезным. — Я своих сотрудников в обиду не даю. Ну попыталась ты с гранта немного денег заработать — бывает. Матери-одиночке нужно как-то выживать. Зарплаты у нас невысокие. Напишешь объяснительную на мое имя — я прикрою.
От шока я открываю и закрываю рот. Язык отказывается слушаться. Он это всерьез говорит? Леонид Абрамович считает, что я обворовываю наш университет?
— Я не буду ничего писать, потому что я этого не делала… — шепотом отвечаю я. — Ни копейки из доверенных мне средств не присвоила…
— Варвара, Варвара… — Гольберг качает головой так, словно мне не верит. — Ты чего так побледнела? Врать мне в глаза не нужно. Я ведь сказал, что своих не сдаю.
У меня голова идет кругом, и я сама того не замечая вскакиваю на ноги. Зачем он так со мной? За что? Я ведь ни разу… Никогда… Я бы не стала обманывать…
— Извините, но я не понимаю, чем я такое заслужила… — я пячусь назад, а по щекам тем временем текут слезы. Слезы унижения. — Я всегда работала честно… Я люблю своих студентов, уважаю вас и никогда бы так не смогла…
— Варвара, успокойся! — требует Гольберг, тоже поднявшись. — Сядь на место и спокойно все обговорим!
В ответ я могу лишь мотнуть головой и выскочить за дверь.
— Светлана Петровна, можешь прикрыть? — говорю я. Голос дрожит, дыхание рвется.
Чувствую, что еще немного, и буду рыдать навзрыд! Прямо при коллегах.
Удивительно, но никто на кафедре не обращает на меня внимания. Только Света хмурится.
— Иди, Варвара Ивановна.
Света делает знак, дескать, поговорим? Но я отмахиваюсь. Собираю вещи и спешу на выход.
— Голова сильно заболела. Выпью таблетку, полежу дома. Может, пройдет, — бросаю напоследок.
И не лгу. Только вряд ли мне поможет таблетка. От одной мысли, что скоро все решат, что я воровка, дурно становится. Тошнота к горлу подкатывает. У нас небольшой город, слухи быстро разносятся. А уж если дойдут до моей деревни… Боже, бедные мама и папа! Их же соседи со свету сживут!
Сотовый вибрирует в сумочке. Я смотрю на экран — номер незнакомый. Неужели полиция?
Мне нужно успокоиться и подумать, что делать. На эмоциях я совершенно ничего не соображаю! Решаю сделать вид, что была занята и не заметила пропущенный.
Пока еду в автобусе домой, звонят трижды. Боже, боже мой!
