В этот раз Врангель повел себя нерешительно. В письме к Лукомскому он сообщал, что был не уверен в надежности своих войск. Его силы содержали большой процент новобранцев, и он не знал отношения этих людей, которые только недавно присоединились к армии. Он надеялся избежать военного противостояния, учитывая возможность губительных последствий не только на Кубани, но и в других казачьих районах.
В этой напряженной ситуации выявилось новое обстоятельство, которое и воспламенило ситуацию. А. И. Ка лабухов, член делегации Рады в Париже, вернулся, чтобы сделать доклад. Как раз в этот момент стало широко известно (раньше об этом ходили лишь слухи), что Быч, Намитоков, Савицкий и Калабухов в июле заключили договор о дружбе с меджлисом, правительством чеченцев и ингушей, которые уже не один месяц сражались с Добровольческой армией.
Очевидно, что представители Рады не имели права заключать никаких договоров от имени своего правительства. Тот факт, что делегаты решили сохранить договор в секрете, доказывает: они это понимали. Конечно, секретный договор о дружбе был бессмысленным и не имел практической значимости. Делегаты Кубани повели себя безответственно и импульсивно, желая выразить неприязнь к Добровольческой армии. Грузины воспользовались этой ситуацией. Они поддерживали чеченцев и ингушей в борьбе с Добровольческой армией и узнали о договоре от представителей меджлиса. В октябре 1919 года грузины решили опубликовать его, предположительно чтобы поднять престиж своих протеже и еще больше испортить отношения казаков с Добровольческой армией. Российская пресса подхватила эту новость из грузинских газет, и грузины добились большего успеха, чем рассчитывали.
Для Деникина это стало последней каплей. Он отправил Филимонову телеграмму, требуя объяснений. Атаман ничего не знал об этом и посоветовался с Сахим-Гиреем, председателем Законодательной рады. Сахим-Гирей не отрицал договора, но пустился в безыскусные объяснения. Он заявил, что соглашение было заключено против большевиков, на случай если Добровольческая армия потерпит поражение и Кубани придется в одиночку противостоять Красной армии. Было сложно принять такое объяснение всерьез, поскольку независимая Кубань вряд ли могла пережить поражение Добровольческой армии. Получив от Филимонова такое объяснение, Деникин решил принять немедленные и энергичные меры. 7 ноября он отдал приказ об аресте и отдании под трибунал подписавших договор за государственную измену.
Импульсивный поступок Деникина сделал мирное разрешение конфликта невозможным. Врангель и Соколов, планирующие дальнейшие действия, были абсолютно застигнуты врасплох. Врангель испугался, что Деникин форсировал события, вместо того чтобы ждать подходящего момента для действий. Больше, чем когда-либо, он беспокоился за надежность войск. Будучи тщеславным человеком, он боялся потерять популярность среди казаков. Он признался Соколову, что выполнение приказа Деникина может вынудить его подать в отставку.
Но Врангель преувеличил опасность. В конце концов, преимущество численного превосходства было на его стороне. Деникин объявил о военном положении на Кубани, которое приостанавливает деятельность органов самоуправления и предоставляет власть военному губернатору генералу Покровскому. Покровский долго ждал этой возможности. Он предвосхищал вооруженное сопротивление и готовился к бою. Он очистил непосредственные окрестности здания Рады и был готов выступить.
Даже в этот последний момент атаман надеялся избежать конфронтации. С одной стороны, он уволил главу местной милиции Цибульского, потому что ожидал, что тот будет сражаться за Раду; и, с другой стороны, с председателем правительства Курганским написал Деникину, умоляя его отозвать приказ. Он доказывал, что в Париже в действительности не совершено предательства, и даже если совершено, только у Рады есть право судить своих собственных представителей. Но ни Рада, ни Деникин не были заинтересованы в примирении. Рада отменила приказ Филимонова об увольнении Цибульского и отклонила предложение атамана направить к Деникину миротворческую делегацию. Ответом Деникина на просьбу были телеграмма Врангелю и приказ ему игнорировать атамана.
Сам Врангель не отправился в Екатеринодар. Он остался в Кисловодске и использовал для грязной работы Покровского. Покровский предъявил Раде ультиматум, требуя выдачи 33 ведущих представителей оппозиции, в том числе Калабухова. Атаман и некоторые центристы пытались убедить Покровского дать им больше времени и еще раз посоветоваться с Деникиным до истечения срока ультиматума. Покровский отказался продлить срок, но сократил требования с 33 членов до 11 лидеров. Он отдал своим войскам распоряжение разоружить Таманские казачьи части, которые защищали Раду. В этот момент Рада поняла, что сопротивление бесполезно, и лидеры оппозиции, за исключением И. Макаренко, который скрылся, сдались. На следующее утро Калабухов предстал перед военным трибуналом, был признан виновным в государственной измене и немедленно повешен.
Когда Врангель узнал об этом, он отправил Покровскому телеграмму: «Сердечно благодарю вас за блестящее и убедительное решение сложной задачи». Теперь Врангель был готов войти в Екатеринодар, обратиться к Раде и проявить великодушие. Он обещал сохранить жизнь арестованным, если Рада будет «вести себя должным образом». Сопротивление провалилось. В то время как солдаты Покровского окружали здание, Рада без споров лишила парижскую делегацию мандатов; приняла резолюцию, в которой подчеркивалось единство с Добровольческой армией; избрала председателем Скобцова вместо И. Макаренко и внесла изменения в конституцию Кубани. Эти изменения были не настолько радикальными, как ранее хотел Соколов, но их оказалось вполне достаточно, чтобы удовлетворить Деникина и Врангеля. Важные пункты плана Соколова: аннулировать законодательную Раду, усилить власть атамана, позволив ему распускать Раду, и сделать правительство ответственным только перед ним — теперь воплотились в жизнь. Врангель использовал возможность решить еще два вопроса. Он хотел закрыть оппозиционную газету «Кубанская воля», которая часто бывала бельмом в глазу армии. Он забрасывал штаб телеграммами о необходимости избавиться от Филимонова, который, по его мнению, проявил слабость в кризисной ситуации. Филимонов, который понимал, что его примиренческая политика провалилась, был готов в любом случае уйти.
Рада избрала нового атамана 24 ноября. Покровский очень сильно стремился получить этот пост и теперь рассчитывал на поддержку Добровольческой армии в награду за свои достижения. Он просил Врангеля поддержать его кандидатуру, но ни Врангель, ни кто-либо из штаба не посчитал необходимым вмешаться, поскольку для армии был приемлем любой кандидат. То, что Покровскому не хватало понимания политики на Кубани, демонстрирует его просьба К. Н. Соколову остаться в Екатеринодаре, чтобы помочь составить манифесты и своим присутствием обозначать поддержку штаба армии. Соколов объяснил ему, что в Екатеринодаре нет политика более непопулярного, чем он сам, и что его присутствие только снизит шансы на успех. Действительно, у Покровского не было поддержки в Раде, которая избрала Н. М. Успенского, доброжелательно относившегося к Добровольческой армии, но не вовлеченного в предшествовавшие события. Когда после выборов Врангель попросил Покровского описать, что случилось, Покровский в ответ сказал, что не хочет говорить об этом, потому что рана еще слишком свежа и сильно болит.
