Хотя снятие блокады улучшило снабжение города, его экономика оставалась в хаосе. Фабрики не возобновили работу, и подавляющее большинство рабочих оставалось безработными. Тогда как некоторые жили хорошо, бедные голодали. Город не мог поддержать поток беженцев с севера. Администрации Гришина-Алмазова не удалось реорганизовать полицию, и население не было в безопасности; на улицах убивали из-за пальто, а банды голодных людей безнаказанно совершали налеты на магазины и квартиры богатых горожан. Одесса во времена французской оккупации была адской бездной нищеты, голода и смуты.
Чтобы улучшить ситуацию, Фрейденберг попытался взаимодействовать непосредственно с местными российскими политиками, что еще больше подорвало позицию Гришина-Алмазова. По иронии, откровенно националистичные правые были больше всех готовы мириться с иностранцами, даже принять сотрудничество с такими врагами Русского дела, как украинские националисты. Консерваторы утратили веру в русский народ и возлагали надежды на интервентов. Однако, по еще большей иронии, Фрейденберг, который предпочитал правых, тем не менее нуждался в сотрудничестве с социалистами, чтобы убедить французское общественное мнение, что происходящее на Юге России — это не реакционное предприятие. В то время как он с одной стороны осуждал Добровольческую армию как сторонников реставрации монархии, он получал поддержку как раз тех политических кругов Одессы, которые считали Добровольческую армию слишком уж либеральной.
Русские политики с одобрения Фрейденберга создали ряд планов по реорганизации политической структуры антибольшевистского Юга. Один, поддерживаемый «Советом государственного объединения России», предусматривал формирование Южнорусского регионального правительства. Поскольку Деникин возражал против этого проекта, «Совет» обдумал более скромное предложение. Два его представителя, С. Н. Маслов и князь Е. Н. Трубецкой, отправились в Екатеринодар, чтобы обсудить с Деникиным формирование административного совета, который будет помогать военному губернатору Одессы в работе. Маслов и Трубецкой указали, что невозможно управлять крупным и удаленным городом из Екатеринодара, и предупредили, что если русские не смогут создать действующую администрацию, французы сбросят их со счетов и возьмут дела в свои руки. Деникин враждебно отнесся к этому плану, как и ко всем другим, в которых он видел зародыши федерализма и децентрализации.
Вместо того чтобы принять местную автономию, Деникин понадеялся исправить ситуацию назначением нового военного губернатора. Гришин-Алмазов был полезен, пока пользовался поддержкой Энно, но сейчас больше не было причин оставлять его на этом посту. Когда Гришин-Алмазов распустил в конце января городскую думу за то, что она «чинила помехи», местные политики так неистово протестовали, что Деникин счел необходимым не только отменить приказ, но и отстранить своего подчиненного.
Деникин назначил военным губернатором А. С. Санникова. Генерал Санников служил на Румынском фронте во время войны и некоторое время был военным губернатором Одессы. В результате у него были хорошие контакты с местными политиками. Однако во время войны у него был серьезный спор с генералом Бертло, который сейчас командовал войсками союзников в Румынии. Поскольку Бертло был одним из самых высокопоставленных офицеров, занятых организацией интервенции на Юге России, выбор кандидатуры Санникова был исключительно недипломатичен.
Он так и не вступил в должность. Во время аудиенции у генерала д’Ансельма он узнал, что французы не признали за Деникиным право назначать военного губернатора и примут его только в качестве личного представителя Деникина. В этой ситуации Санников попросил Екатеринодар не выпускать объявление о его назначении.
Прибытие Санникова, помимо того что не улучшило положения Добровольческой армии, внесло еще больший вклад в неразбериху. В феврале политический кризис углубился, а враждебность внутри антибольшевистского лагеря усилилась. Санников занялся построением Добровольческих сил, которые со временем могли быть использованы против большевиков. Гришин-Алмазов пытался привлечь российских офицеров, которые остались в Киеве после победы Петлюры, но реакция была минимальной. Когда Санников 26 января прибыл в Одессу, у русских было всего пять тысяч солдат, в том числе 1600 человек кавалерии.
Французская политика осложнила дальнейшую экспансию, поскольку они запретили мобилизацию в Одессе и набор добровольцев за пределами города. Предположительно они боялись, что набор добровольцев за границами города может спровоцировать Директорию.
Экипировка и снабжение армии были трудной задачей. Ботинки и форма были недоступны, и добровольцам часто приходилось носить свою собственную изодранную одежду. Особенно сложно было обеспечить кавалерию лошадьми, поскольку белые не могли выйти за пределы города. Как-то раз Санников обратился к д’Ансельму за разрешением забрать оружие с крупного склада, которые оставались со времен Первой мировой войны в Николаеве и Тирасполе; д’Ансельм отказал в просьбе, и когда месяц спустя большевики взяли эти города и захватили нетронутые склады, белые были крайне озлоблены. Им даже не было позволено сражаться с неприятелем. Когда отряд большевиков угрожал водоснабжению города, французы, которые абсолютно не хотели воевать, отдали белым приказ вступить в схватку с врагом. Добровольцы легко победили красных, но французы не позволили их преследовать.
Французы, которые препятствовали русским создать собственную армию, не привели достаточно своих людей на Юг России. Генерал Бориус высадился всего с 1800 солдатами, а в последующие месяцы оккупационные силы возросли всего до 12 000 человек. Только примерно половина из них были французами; остальные были греками, поляками и — в последние дни оккупации — алжирцами. Хотя эти войска были куда лучше экипированы и обеспечены, чем русские, их боевой дух был исключительно низким.
Французы, вместо того чтобы привести больше солдат в Россию, решили создать «смешанные» отряды. 23 февраля генерал д’Ансельм сообщил Санникову, что планирует организовать армию под командованием преимущественно — но не исключительно — французских офицеров. Некоторые из сержантов также будут французами, и они будут действовать как инструкторы. Иностранцы будут снабжать армию и платить солдатам, которые станут носить французскую форму. Санников, предвосхищая ответ Деникина, запретил российским офицерам вступать в эту армию. Когда пришел ответ Деникина, он был недвусмысленным: главнокомандующий угрожал военным трибуналом тем, кто подчинится незаконному приказу. В этих условиях попытки д’Ансельма были обречены на неудачу.
В марте большевики продвинулись на юг сквозь распадающиеся армии Директории, и это ухудшение военной ситуации усугубило политический кризис в Одессе. Атаман Григорьев, в то время союзник большевиков, впервые противостоял «французским» войскам в середине марта. Иностранные оккупационные войска сражались очень плохо, и два важных города, Херсон 10 марта и Николаев 12 марта, после непродолжительного сопротивления достались врагу. Французские, греческие и польские солдаты с испугом обнаружили, что население, которое они предположительно защищали, во время сражения встало на сторону большевиков.
Эти поражения чрезвычайно подорвали престиж Франции. Русские увидели, что «армия, которая победила Германию», не может остановить беспорядочный и плохо экипированный партизанский отряд. Понятно, что их вера в постоянство режима в Одессе была поколеблена. В то же время боевой дух оккупационных войск катастрофически упал, как только стало понятно, что им, возможно, придется воевать. Агитаторы большевиков вели умелую пропаганду среди французских войск. (Работать с греками было несколько сложнее: красные не могли найти достаточное количество агитаторов, которые говорили бы на этом языке.)
