Антибольшевистскому движению просто не повезло, что возрождение национализма среди русских офицеров совпало с новым чувством отождествления с частью народа — естественный результат падения центральной власти. Они тоже нуждались в национализме, как в силе сплоченности, которая вдохновит их на борьбу с русскими большевиками.
Деникин не был более слеп, чем другие антибольшевистские руководители, но и не был более дальновиден. Он разделял предубеждения и неправильные представления тех, кто окружал его. Только выдающийся лидер, поднявшийся над всеми предрассудками, имел бы шанс победить большевиков. Деникин таким человеком не был.
Кубань
Армия наладила связи со всеми новыми правительствами, которые образовались на периферии Российской империи, но отношения с Кубанью были самыми сложными. В Екатеринодаре существовало два правительства: штаб Добровольческой армии и правительство Кубанского войска. Так как каждое из них считало свои полномочия более широкими, чем хотело признавать, атмосфера в кубанской столице была постоянно отравлена ссорами и разногласиями. Из-за соседства и взаимозависимости двух групп постоянные стычки между ними весьма вредили всему Белому движению.
Кубанский режим, установленный после освобождения Войска, сильно напоминал антибольшевистский Дон. Казачий национализм, выполняющий роль движущей силы в борьбе с большевиками, был также распространен и на Кубани. В областях жертвами националистической борьбы стали иногородние; только их дискриминация на Кубани была немного менее вопиющей.
20 августа, спустя всего лишь несколько дней после освобождения столицы, кубанское правительство объявило выборы в Раду. Избирательный закон давал право голосовать казакам, членам горских племен (горцам), членам общин коренного населения. Последняя группа включала в себя иногородних, но, как ни странно, они были богаче и зажиточнее, поэтому их вполне устраивал ход вещей. Этот избирательный закон лишал права голосовать большинство населения: иногородние, которые составляли 52 процента всего населения области, на выборах были представлены лишь 10 процентами.
Так как было затронуто кубанское население, Гражданская война выливалась в борьбу между казаками и иногородними, поскольку казаки считали всех русских крестьян большевиками, даже те иногородние, которые сначала испытывали мало симпатии к большевикам, потом были вынуждены примкнуть к красным только для того, чтобы защитить себя. Есть доля иронии в том, что судьбу России решал и исход борьбы между двумя слоями населения далекой провинции.
Рада, впервые заседавшая в октябре, серьезно обсуждала вопрос об исключении всех иногородних из Войска. Один представитель, Толкунов, зашел так далеко, что предложил их всех убить. Это было слишком даже для председателя Л. Л. Быча: он хотел лишь их изгнания. Ни Рада, ни правительство не учитывали тот факт, что они действуют в интересах меньшинства. Например, когда Рада решила основать в Екатеринодаре политехнический институт, туда не принимались иногородние.
Власти Екатеринодара проводили эгоистичную и узколобую политику, но ситуация в станицах была еще хуже, так как их атаманы относились к русским крестьянам как к побежденным врагам. Сушков, кубанский министр образования, человек, основавший политехнический институт и сочувствовавший иногородним, выступил в Раде:
«Жгучая ненависть кубанского казачьего населения вылилась на всех иногородних. Пострадали даже невинные дети. Сражаясь с отцами, которые были заражены большевизмом, не пощадили их детей: во многих станицах дети иногородних исключались из школ… Невинные иногородние учителя страдали только потому, что были иногородними».
Добровольческая армия и кубанское правительство спорили по множеству вопросов, многие из которых были незначительными, но нет записей о том, что армия была против такого обращения с иногородними, их русскими земляками. Армия и казаки заключили союз за счет неказачьего населения. Армия не могла себе позволить отвернуться от казаков, поэтому в иногородне-казачьем конфликте приняла их сторону. Но белые генералы могли, по крайней мере, воспользоваться своим влиянием и удержать своих союзников от наиболее ужасных деяний. Вместо этого они молчаливо приняли формулу, что сочувствие иногородним неразрывно связано с красными. Армия никак к ним не относилась, она никогда не отделяла себя от кубанского правительства в том, что происходило.
Казачье поведение, прискорбное с моральной точки зрения, можно объяснить концепцией Гражданской войны, согласно которой крестьяне, жаждущие земли и отмены сословных привилегий, были их врагами. Они хотели победить их любой ценой. Добровольческая армия имела национальные претензии, и сбрасывать со счетов поддержку, которую могут оказать крестьяне, было ошибкой. Когда в ноябре 1919 года белый фронт пал, последний удар был нанесен именно нестабильностью в тылу. Крестьяне часто помогали красным партизанам, этим белые расплатились за свою прежнюю политику. Если бы Деникин встал на сторону иногородних в конфликте с кубанским правительством, распад его движения не был бы таким внезапным и непоправимым.
Кубанские казаки унаследовали старую традицию ограниченного самоуправления и простой формы демократии. Их политические взгляды были более левыми, чем взгляды русских белогвардейцев: монархизм мало привлекал кубанцев, а в ходе Гражданской войны социалисты продолжали играть важную роль в Раде и правительстве. Почему генералы доверяли социалистам в кубанском правительстве, как нигде больше? Казаки, с другой стороны, не одобряли «реакционность» руководства Добровольческой армии. Неудивительно, что их отпугивали генералы Лукомский и Драгомиров, убежденные монархисты.
Среди двух групп казаков черноморские казаки, которые и посылали социалистов в Раду, придерживались более левых взглядов, чем линейцы. Будучи этнически ближе к украинцам, они хотели наладить дружественные отношения с социалистами и националистами антибольшевистской группы украинцев под начальством Петлюры. Это посеяло беспокойство и испуг среди белых генералов, которые были настроены против Петлюры так сильно, как будто он был большевиком. Украинский вопрос стал главным яблоком раздора. Сложно определить степень сепаратистских настроений черноморских казаков, но ясно одно: их лидеры хотели примкнуть к Украине, образовав при этом что-то вроде федерации, или установить независимость Кубани. Так как численность черноморских казаков была больше численности линейцев, они доминировали в политической жизни области, контролируя и Раду, и правительство.
Политики линейцев были либералами, а не социалистами; они хотели сохранить связь с Россией, желая лишь автономии. (Как отмечал Деникин, среди казачьих политиков не было приверженцев консервативной партии.) В лице атамана Филимонова они занимали место в кабинете Войска.
Добровольческая армия извлекла большую выгоду из разделения на казачьи группы. Деникин и его советники посчитали позицию линейцев более родственной, менее враждебной, чем позицию их оппонентов, и он постоянно поддерживал атамана против Рады и правительства. Филимонов, в свою очередь, поддерживал армию против сепаратистов. Ему тем не менее необходимо было быть осторожным в своей проармейской политике, так как слишком тесное взаимодействие со штабом могло привести к политическому самоубийству. Когда армия предпринимала активные действия во вред черноморским казакам, он часто молчал, вместо активной поддержки армии. Это была очень сложная позиция, и очень часто обе стороны, и сепаратисты и белые Генералы, были недовольны Филимоновым.
