В казачьих областях существовали серьезные трения между казаками, местным крестьянством и иногородними. В Донской области с населением в 5 млн человек казаки составляли половину, вторым по численности было коренное донское крестьянство, составлявшее 940 тысяч. «Невзирая на огромную тяжесть поголовной военной службы, казачество, в особенности южное, пользовалось известным благосостоянием, исключавшим тот важнейший стимул, который подымал против власти и режима рабочий класс и крестьянство Центральной России… Обеспеченность землей отдельного хозяйства выражалось в среднем в десятинах: казачьего 19,3-30, коренных крестьян 6,5. Пришлых крестьян 1,3».
Временное правительство сочло необходимым 7 апреля выпустить воззвание, в котором подтверждало, что «права казакам на землю, как они сложились исторически, остаются неприкосновенными». Но вместе с тем обещало и иногороднему населению, «владение которого на землю также имеет за собой историческое право», что оно будет удовлетворено в возможной мере Учредительным собранием. «Этот земельный ребус, затуманивший самое больное место казачьих чаяний, был недвусмысленно разъяснен в половине мая министром земледелия Черновым (на Всероссийском крестьянском съезде), который заявил, что казаки имеют большие земельные наделы и теперь им придется поступиться частью своих земель».
Казаки видели перспективу иначе. На своем съезде в апреле они приняли решение о закреплении за казаками и крестьянами земель, находящихся в их фактическом владении, и наделении малоземельных крестьян землями крупных землевладельцев на западной окраине Донской области, которые еще предстояло конфисковать. Было также введено пропорциональное представительство в местных казачьих общинах для иногороднего населения и равное для всех земство. Крестьян Дона это не устроило, и в мае они провели свой съезд, где программа казачьего съезда была отвергнута и заявлена претензия не только на помещичьи, но и на казачьи земли.
Казачество не имело никаких оснований ожидать от властей — будь то Временное правительство или Советы — ничего хорошего. Отсюда его стремление добиться еще большей самостоятельности, чтобы поставить будущее Учредительное собрание перед фактом своих незыблемых автономных прав. «Если до июля казачество вотировало всемерную поддержку правительству и полное повиновение, то позже оно, признавая до конца власть правительства, вступает, однако, в резкую оппозицию по вопросам об устройстве казачьего управления и земства, против применения казаков для усмирения мятежных войск и районов, и так далее»
[964].
Наиболее патриотическая часть общества — казачество — отдаляла и отделяла себя от революционной власти.
Обновленчество: духовенство и церковь
Православие на протяжении тысячелетия было главным духовным и идеологическим стержнем страны. А Русская Православная Церковь — важнейшим институтом, на который опиралось государство. Весной 1917 года Бердяев писал: «Русское священное царство покоилось на твердой скрепке русского государства с русской церковью… Русский царь был помазан русской церковью для дел государственных. Великий переворот, свершившийся в русской жизни, тяжело ударил по этой скрепке, и огромные последствия этого удара будут отзываться на всей дальнейшей исторической судьбе России. Кончилось священное русское царство с его порабощающими иллюзиями, с его прельщениями и его ужасами, и мы вступаем в иное измерение бытия, в великую неизведанность и неизвестность»
[965].
В Российской империи к моменту ее крушения проживало 115–125 миллионов православных (70 % населения), звонили колокола 78 767 храмов и часовен, где служили 120 тысяч священников, диаконов и псаломщиков, 130 архиереев, страждущих принимали 1256 монастырей и скитов с 107 тысячами монашествующих и послушников. К этому следует добавить 53 тысячи студентов, которые постигали богословие в 185 духовных училищах, 62 духовных семинариях и 4 духовных академиях
[966].
Священники по всей стране и после отречения Николая II продолжали поминать царя в молитвах. Зинаида Гиппиус, неравнодушная к религиозно-философским вопросам, 5 марта оставила такую зарисовку-настроение, пройдясь по столичным храмам: «Кое-где на образах — красные банты (в церкви). Кое в каких церквах — «самодержавнейший». А в одной священник объявил притчу: «Ну, братцы, кому башка не дорога, — пусть поминает, я не буду». Здесь священник проповедует покорность новому «благоверному правительству» (во имя невмешательства церкви в политику); там — плачет о царе-помазаннике с благодатью… К такому плачу слушатели относятся разно: где-то плакали вместе с проповедником, а на Лиговке солдаты повели батюшку вон. Не смутился; можете, говорит, убить меня за правду… Не убили, конечно.
С жгучим любопытством прислушиваюсь тут к аполитической, уличной, широкой демократии. Одни искренне думают, что «свергли царя» — значит, «свергли и церковь» — «отменено учреждение». Привыкли сплошь соединять вместе, неразрывно. И логично. Хотя говорят «церковь» — но весьма подразумевают «попов», ибо насчет церкви находятся в самом полном, круглом невежестве. (Естественно.) У более безграмотных это более выпукло: «Сама видела, написано: долой монахию. Всех, значит, монахов по шапке»
[967].
В феврале 1917 года впервые во времен Святого Равноапостольного князя Владимира, крестившего Русь, к власти в стране пришло правительство, которое на только не рассматривало православие в качестве своей духовной опоры, а Русскую Церковь как оплот власти и системообразующий институт, но, напротив, видело в них проблему и относило к досадным препятствиям на пути к избавлению от проклятого прошлого. «Русское либеральное и революционное движение было в общем и целом безрелигиозно и даже враждебно христианству»
[968], — справедливо замечал философ Сергей Алексеевич Аскольдов.
Временное правительство исходило из того, что Российское государство перестало быть «христианским» и стало «внеконфессиональным». Предлагалось в связи с этим объявить амнистию всем осужденным по «религиозным делам», отменить вероисповедные ограничения; обеспечить равенство религий и граждан независимо от их отношения к религии, отменить обязательное преподавание в государственных учебных заведениях Закона Божьего, передать в ведение Министерства народного образования церковно-приходские школы; снять ограничения на деятельность старообрядческих, католических, протестантских и всех других религиозных объединений
[969].
