Новый посол — Борис Александрович Бахметьев — товарищ министра промышленности и торговли, профессор-гидравлик, прибудет в Вашингтон только в начале июня. «Временное правительство не сделало ничего — кроме замены одного Бахметьева другим на посту посла, — замечал Константин Набоков. — Ушедший в отставку Ю. П. Бахметьев — ярый монархист, ненавистник Милюкова, умный циник — на вопрос о том, находится ли он в родстве с новым послом, своим однофамильцем, ответил: «Между нами приблизительно такое же родство, как между Георгом Вашингтоном и Букером Вашингтоном» (негром)»
[1142].
Отправляло ли Временное правительство своих специальных представителей и эмиссаров в столицы союзных государств? Да. В первые месяцы — одного, комиссара Сергея Григорьевича Сватикова, меньшевика. Причем отправился он вовсе не по поручению Милюкова и МИДа, а по инициативе Керенского и с его особым заданием. Пребывание Сватикова в Лондоне, Париже и Риме оставило неизгладимый след в памяти работавших там дипломатов и явилось наглядной иллюстрацией на тему дипломатии Временного правительства.
Константин Набоков: «Нужно обладать гением Н. В. Гоголя, чтобы подобающим образом описать пребывание в Лондоне этого современного Хлестакова… Фигура, по внешности необыкновенно комическая, — он еще усиливал этот комизм своею «важной осанкой». Заявил, что приехал «ревизовать посольство и другие учреждения». Выразил намерение получить аудиенцию у министров и чуть ли не у самого Ллойд Джорджа… Выяснилось, что главная его задача — установить казавшуюся ему несомненною связь между нами и охранкой». Сватиков выступил с речью на учредительном заседании англо-русского общества «Братство». «Это было нечто невообразимое. С невероятным выговором он произнес чудовищную по пошлости и трафаретности речь о русской «свободе»… Присутствовавшие англичане иронично улыбались, а я не знал, куда деться от неловкости и стыда»
[1143]. Для Набокова визит Сватикова непосредственных последствий не имел.
Но не для Игнатьева, который писал: «Корректный в общении Рапп почти не вмешивался в мои служебные дела, тогда как Сватиков, в первый же день своего приезда, устроил мне, правда, хоть и телефонный, но все же грозный разнос… Извольский к тому времени уже покинул свой пост посла, и поверенный в делах Севастопуло подтвердил необходимость выполнять все распоряжения Сватикова. О его приезде посольство уже получило специальную телеграмму из Петрограда. Публичные выступления явно не удавались Сватикову… Зато в закулисных интригах Сватиков показал себя мастером, и я не без удивления прочел в опубликованном им же донесении Временному правительству о том, что, по словам, якобы слышанным им от моего родного брата, я-то и являлся «главой монархического заговора в Париже».
Результатом этого донесения станет отправка в Париж нового военного представителя России — на смену Игнатьеву. «Украшавший его грудь ярко-красный бант должен был сказать мне без слов, что мой бывший коллега, военный агент в Румынии и Австро-Венгрии, Михаил Ипполитович Занкевич — «настоящий революционер»…
— Ваше бюро при главной квартире упраздняется, — заявил мне в поезде из Булони в Париж Занкевич. — Мне самому, как представителю Ставки, там тоже делать нечего, но я назначу своего уполномоченного.
С приездом Занкевича рухнула с таким трудом налаженная организация нашего тыла, порвались все мои последние связи с нашими бригадами… Занкевич сделал все от него зависевшее, чтобы дать мне понять, насколько я непригоден для служения новой России…»
[1144]
Дальше путь Сватикова пролег в Рим. «Приехал Сватиков в качестве уполномоченного Временного правительства, чтобы навести порядок в «монархических учреждениях». Держал он себя в высшей степени начальственно и принимал как должное умильные поклоны, заискивания и расшаркивания царских чиновников»
[1145], — рассказывал живший в Италии меньшевик Е. А. Ананьин.
Миссия Сватикова продолжалась недолго. Как расскажет Константин Набоков, молва о его «бесчинствах дошла до Петрограда. Там, по-видимому, смекнули, что дело неладно, что вся эта хлестаковщина только роняет достоинство Временного правительства. В Париж и Лондон были посланы Керенским телеграммы с предписанием объявить г-ну С., что его полномочия должны считаться отмененными и что ему следует немедленно возвращаться в Россию… Посылку этого комического типа, сочетавшего Хлестакова с Держимордою, в заграничную командировку нельзя слишком строго ставить в упрек Временному правительству. В среде этого правительства не было (среди министров) ни одного человека, способного оценить последствия подобного рода «заграничных гастролей»
[1146]. Впрочем, в Россию Сватиков уже не вернулся. Читаем у Игнатьева: «Оба мои «комиссара» закончили свою карьеру вместе с Временным правительством: Рапп остался парижанином, а Сватиков сделался таковым, оценив, вероятно, кухню парижских ресторанов»
[1147].
В условиях практического отсутствия связи с собственным МИДом основной заботой посольств стала сфера, которой российская дипломатия ранее не занималась: общением с эмигрантами из нашей страны, в том числе представлявшими революционные партии. В союзных странах пользовалось полным гостеприимством на правах политэмигрантов и борцов с антинародным режимом огромное количество внутренних врагов союзной Российской империи, которые теперь устремились в свободную Отчизну. Это создавало весьма серьезные проблемы далеко не только для посольств, а для Временного правительства и самих союзных стран. Далеко не всех с распростертыми объятиями ждало новое российское правительство, которое, однако, не могло сказать об этом вслух. И далеко не все союзные правительства, заинтересованные в ограждении России от пацифистской пропаганды, готовы были пускать революционеров в нашу страну.
Центром перемещения эмигрантов из разных государств в Россию стала Британия, откуда отходила львиная доля морских транспортов (сухопутные пути были отрезаны территориями Центральных держав и линиями фронтов). В самой Великобритании «колония подразделялась на две резко друг от друга ограниченные группы: русских правительственных чиновников, находившихся в Лондоне по долгу службы, связанной с участием России в войне в качестве союзницы Англии. Группа эта насчитывала примерно 500 человек… В этой среде, само собой разумеется, значительно преобладали монархисты… Другая группа русской колонии, более многочисленная, — политические эмигранты, нашедшие в Англии убежище от преследований русской «охранки». В этой среде весть о падении монархии встречена была, разумеется, восторженно».
