Коллеги ценили Зиновьева гораздо больше. Троцкий называл его «оратором исключительной силы»: «Его высокий теноровый голос в первый момент удивлял, а затем подкупал своеобразной музыкальностью. Зиновьев был прирожденный агитатор. Он умел заражаться настроением массы, волноваться ее волнениями и находить для ее чувств и мыслей, может быть, несколько расплывчатое, но захватывающее выражение. Противники называли Зиновьева наибольшим демагогом среди большевиков… Поскольку дело шло о завоевании голов и душ, Зиновьев оставался неутомимым бойцом. Но он сразу терял боевую уверенность, когда становился лицом к лицу с необходимостью действовать»
[1156].
Четвертого марта Ленин получил послание из Осло от Коллонтай, Георгия Леонидовича Пятакова и Якова Станиславовича Ганецкого (Фюрстенберга) с призывом скорее ехать в Россию. «Сейчас получили Вашу телеграмму, формулированную так, что почти звучит иронией… Мы боимся, что выехать из проклятой Швейцарии не скоро удастся»
[1157], — отвечал Ленин. Крупская вспоминала: «Сон пропал у Ильича с того момента, когда пришли вести о революции, и вот по ночам строились самые невероятные планы»
[1158]. Он начинает через третьих лиц зондировать в английском посольстве возможность ехать через Великобританию. Результатами зондажа вновь делится с Арманд: «Я уверен, что меня арестуют или просто задержат в Англии, если я поеду под своим именем… Поэтому я не могу двигаться лично без весьма «особых» мер»
[1159].
Им овладевает идея нелегальной поездки — с чужим паспортом. Затем — перелета в Россию на аэроплане. Но вскоре появляется более реалистичный, но и более опасный план. На собрании коллег-эмигрантов в Берне 6 (19) марта Мартов выдвинул идею переезда застрявших в Швейцарии российских граждан через Германию — в обмен на интернированных в России немцев. Узнав от Зиновьева об этой инициативе, Ленин предлагает издателю «Социал-демократа» Вячеславу Алексеевичу Карпинскому: «План Мартова хорош: за него надо хлопотать, только мы (и Вы) не можем делать этого. Нас заподозрят. Надо чтобы, кроме Мартова, беспартийные русские и патриоты-русские обратились к швейцарским министрам (и влиятельным людям, адвокатам и т. п.) с просьбой поговорить об этом с послом германского правительства в Берне. План сам по себе очень хорош и очень верен»
[1160].
Этим влиятельным ходатаем за русских эмигрантов стал один из лидеров швейцарских социал-демократов, государственный советник Роберт Гримм, которому в тот момент померещилось, что впереди его ждут лавры миротворца — человека, который приведет Европу к долгожданному миру, отправив в Россию сторонников мира. Он 10 (23) марта встретился по этому поводу с немецким посланником в Швейцарии бароном Гизбертом фон Ромбергом.
А 8 (21) марта посланник Германии в Копенгагене Ульрих фон Брокдорф-Ранцау информировал МИД о своих переговорах с Александром (Израилем) Львовичем Гельфандом (Парвусом), яркой звездой на фоне многочисленных в то время международных авантюристов и организаторов революционного процесса. Родившийся в местечке под Минском, он окончил гимназию в Одессе и Базельский университет. Свободно говоривший на пяти языках и равнодушный к национальным и религиозным «предрассудкам», он переехал в Германию, где связался с социал-демократами. В революции 1905 года Гельфанд играл вместе с Троцким видную роль в Петербургском Совете, за что был сослан в Сибирь, откуда сбежал и снова объявился в Германии, где развил бизнес в качестве издателя, литературного и театрального агента. Начало войны застало его в роли финансового советника турецкого правительства. В начале 1915 года он встретился с германским послом в Константинополе и ознакомил его с планом революции в России. Посол доложил по инстанции, и Гельфанда немедленно пригласили в Берлин. На немецкие деньги в Копенгагене Гельфанд создает настоящую транснациональную торговую империю, предлагавшую все, что не хватало воюющим державам и их исстрадавшемуся от дефицита населению.
Но в центре его политической паутины была неправительственная организация — Институт изучения социальных последствий войны, вокруг которого вилось много эмигрантской публики. Гельфанд вошел в историографию прежде всего как спонсор Ленина и большевиков. Возможно. Но до 1917 года деньги от Парвуса до Ленина если и доходили, то весьма опосредованными путями и в крайне незначительных размерах. При их единственной личной встрече в Цюрихе Ленин, по уверению очевидцев, подтвержденным и самим Парвусом, указал ему на дверь. В то же время остается фактом, что сподвижник Ленина Яков Ганецкий (Фюрстенберг) работал на фирме Гельфанда.
Итак, 8 марта 1917 года Брокдорф пишет в Берлин: «Д-р Гельфанд, с которым я обсуждал события в России, сказал, что, по его мнению, конфликт сейчас главным образом существует между умеренными либералами и социалистами. Он уверен, что последние возьмут верх. Д-р Гельфанд считает, что, как только амнистия для политзаключенных вступит в силу, появится возможность эффективной работы против Милюкова и Гучкова через прямые связи с социалистами».
Барон Ромберг 10 марта прислал из Берна главе германского МИДа телеграмму: как реагировать на то, что «находящиеся здесь видные революционеры желают вернуться в Россию через Германию». Артур Циммерман ответил немедленно: «Поскольку в наших интересах, чтобы влияние радикального крыла русских революционеров возобладало, мне кажется желательным разрешить революционерам этот транзит»
[1161].
Германия связывала с Лениным, да и другими пораженцами, которые вскоре последуют по его пути, действительно далеко идущие планы. Решение о пропуске через ее территорию принималось на уровне высшего дипломатического и военного руководства и было санкционировано самим кайзером. Цели были очевидны. Людендорф писал: «С военной точки зрения его проезд через Германию имел свое оправдание: Россия должна была рухнуть в пропасть. Но нашему правительству нужно было следить за тем, чтобы мы не погибли вместе с ней»
[1162]. Николай поведал о разногласиях по этому поводу в Берлине. «Сначала немецкое Верховное командование было против, но затем дало свое согласие при условии, что Ленин и сопровождающие его лица во время поездки по Германии не будут иметь возможности заниматься какой бы то ни было агитацией. В соответствии с этим его участие в этом вопросе ограничилось тем, что органы контрразведки должны были сопровождать поезд, обеспечивая изоляцию Ленина и его спутников во время пересечения Германии»
[1163].
