Ленин узнал обо всем от жены в середине дня и написал заявление в бюро ЦИК: «сейчас только, в 3 ¼ час дня, 7 июня, я узнал, что у меня на квартире был сегодня ночью обыск, произведенный, вопреки протестам жены, вооруженными людьми, не предъявившими письменного приказа. Я выражаю свой протест против этого… В случае приказа правительства о моем аресте и утверждения этого приказа ЦИК-том, я явлюсь в указанное мне ЦИК-том место для ареста»
[1802].
У Аллилуевых в это время были также Зиновьев, Сталин, Орджоникидзе и московские большевики — Ногин и Варвара Николаевна Яковлева. Ногин робко высказался за явку, Сталин и Крупская — против: дело до суда не дойдет. Ленин склонялся к явке. Появилась Стасова со свежими новостями: в Таврическом дворце говорят, что, по документам Департамента полиции, Ленин был провокатором царской охранки. Ленин еще больше захотел сдаваться властям и сказал жене:
— Мы с Григорием решили явиться, поди скажи об этом Каменеву.
Я заторопилась.
— Давай попрощаемся, — остановил меня Владимир Ильич, — может, и не увидимся
[1803].
Орджоникидзе и Ногин поехали в ЦИК договариваться об условиях явки Ленина и гарантиях безопасности, но услышали от Василия Анисимовича Анисимова — меньшевика-пролетария из Донбасса, — что никаких гарантий никто не даст. Орджоникидзе и Ногин поспешили назад в твердом намерении отговорить Ленина от идеи самому сунуть голову в петлю. После Ленин и Зиновьев пишут заявление в комиссию ЦИК: «Утром (в пятницу, 7 июля) Каменеву было сообщено из Думы, что комиссия приедет на условленную квартиру сегодня в 12 ч. дня. Мы пишем эти строки в 6 ½ ч. вечера 7 июля и констатируем, что до сих пор комиссия не явилась и ничего не дала знать о себе. Ответственность за замедление допроса падает не на нас»
[1804]. Фигуранты дела были не в курсе того, что комиссия ЦИК уже сложила свои полномочия, полностью доверив расследование правоохранительным органам.
Тут уже Ленин позволил себя уговорить. Он пишет новое послание: «Мы переменили свое намерение подчиниться указу Временного правительства о нашем аресте… Никаких гарантий правосудия в России в данный момент нет… Отдать себя сейчас в руки властей, значило бы отдать себя в руки… разъяренных контрреволюционеров, для которых все обвинения против нас являются простым эпизодом в гражданской войне»
[1805]. Вспоминает Крупская: «Вечером т. Сталин и другие убедили Ильича на суд не являться и тем спасли ему жизнь… На утро пошли к т. Смилге, который жил на той же Широкой улице, там же были Сталин и Молотов. Там я узнала, что Ильич и Зиновьев решили скрываться»
[1806].
Понятно, что в этих условиях готовилась эвакуация Ленина из Петрограда. В этой операции решающая роль была отведена рабочему Сестрорецкого завода Николаю Александровичу Емельянову, жившему в не слишком обжитой местности. «Я был глубоко взволнован и обрадован оказанным мне высоким доверием. Вместе с представителем ЦК мы обошли участок, на котором стоял мой дом неподалеку от станции Разлив. На участке густо росли березы, тополя, ели, сирень, фруктовые деревья. Участок был совершенно изолирован от остальной территории дачного поселка, с улицы не было видно, что происходит у меня дома. К участку примыкал пруд, соединявшийся протоком с озером Разлив. Летом, в период сенокоса, многие крестьяне-батраки приходили к нам в поисках заработка. Они обычно поселялись в шалашах из сена и ветвей. Это и навело нас на мысль укрыть В. И. Ленина у озера Разлив в шалаше под видом финского косца… Мы с представителем ЦК решили, что временно, пока я не подберу покос и не оборудую там шалаш, В. И. Ленин будет скрываться у меня в сарае, а затем переберется за озеро»
[1807].
Незадолго до отъезда из города 9 июля в сторожке завода «Рено» прошла последняя встреча с коллегами — совещание Исполнительной комиссии ПК с участием Ленина. Единственное и малосодержательное свидетельство о нем оставил Лацис: «Стоит вопрос о всеобщей забастовке. У нас пока голоса разделились. Я стоял за призыв к забастовке, тов. Ленин, выяснив положение, предложил от этого отказаться»
[1808].
Вернулись к Аллилуевым. Сталин взбил мыльную пену и гладко побрил Ленина. Впервые за 1917 год он меняет внешность. «Ленин не любил ходить в парике — но у него была в известном смысле удачная, позволяющая легко трансформироваться под поставленные цели внешность. Он умел и носить чужие волосы, и гримироваться; запертые двери, условное постукивание, передвижение парами — присматривая и оберегаясь от хвоста и т. п. — работа нелегальным политиком была его профессией более двадцати лет. Хуже была изоляция; только-только наладившиеся было контакты с партийными массами прекращаются — и с каждым днем он оказывается все более зависимым от каналов поставки информации, от газет и чужих слов»
[1809].
Зиновьев, не брившийся последние дни, постриг свою пышную шевелюру, оставив усы и бороду. Аллилуев дал Ленину серую пролетарскую кепку и свое рыжее пальто, в котором он «походил на финского крестьянина или на немца-колониста. Зиновьеву досталось «пальто-клеш яркого пестрого рисунка», какое носили «прибалтийские коммивояжеры».
К Приморскому вокзалу, тщательно изучив карту города, пошли пешком по Рождественским, Преображенской, Кирочной улицам, потом через Литейный мост по набережным. Путешествие неблизкое, километров девять. Шли гуськом: впереди член ЦИК сестрорецкий рабочий-оружейник Вячеслав Иванович Зоф, за ним Ленин и Зиновьев, замыкали Аллилуев и Сталин. Шли мимо казарм, патрулей, караулов. Но обошлось… Мало кто знал, как выглядит Ленин, а тем более Зиновьев. В отличие от главного мастера PR того времени — Керенского — Ленин не снимался в кино. «Правда» фотографий не печатала в принципе, а на карикатурах в других газетах он обычно изображался большим и медведеподобным. Сопровождавшие остались, а Емельянов, Ленин и Зиновьев сели в последний, как его называли — «пьяный поезд»
[1810].
«В ночь с 9 на 10 июля я встретил В. И. Ленина в условном месте в Новой Деревне, где тогда находился Приморский вокзал, — свидетельствовал Емельянов. — Заранее было решено, что мы поедем в Разлив последним дачным поездом, который отправлялся в два часа ночи. Встретив Ильича, я провел его через товарную станцию к готовому к отправке поезду. Вы вошли в последний вагон. Владимир Ильич сел на ступеньку и всю дорогу ехал так, чтобы в случае опасности можно было быстро спрыгнуть на ходу и скрыться… В Разлив поезд прибыл около трех часов ночи».
