Ленин вносил свой вклад в дискуссию: 29 июля была опубликована его статья «Начало бонапартизма», где он писал: «Классовая борьба между буржуазией и пролетариатом обострена до крайних пределов: и 20–21 апреля, и 3–5 июля страна была на волосок от гражданской войны… Помещики и крестьянство живут тоже в обстановке кануна гражданской войны: крестьяне требуют земли и воли, их может — если может — сдержать только бонапартистское правительство, способное раздавать самые беспардонные обещания всем классам и ни одного обещания не выполняющее… Все признаки указывают на то, что ход событий продолжает идти самым ускоренным темпом, и страна приближается к следующей эпохе, когда большинство трудящихся вынуждено будет доверить свою судьбу революционному пролетариату. Революционный пролетариат возьмет власть, начнет социалистическую революцию, привлечет к ней — несмотря на все трудности и возможные зигзаги развития — пролетариев всех передовых стран, и победит и войну и капитализм»
[1843]. Весьма революционная позиция лидера партии повлияла на окончательные решения.
От лозунга власти Советов решено было отказаться, как выяснится — временно. Сталинская линия (она же на тот момент и ленинская) одержала на съезде победу. Ключевой пункт политической резолюции, принятой по докладу Сталина в последний день съезда, гласил: «В настоящее время мирное развитие революции и безболезненный переход власти к Советам стали невозможны, ибо власть уже перешла на деле в руки контрреволюционной буржуазии. Правильным лозунгом в настоящее время может стать лишь полная ликвидация диктатуры контрреволюционной буржуазии»
[1844]. За резолюцию проголосовали все при четырех воздержавшихся.
Экономическая платформа включала конфискацию помещичьей земли и национализацию всей земли в стране, национализация банков и крупной промышленности, рабочий контроль над производством и распределением. VI съезд принял и новый устав партии, который заложил тот принцип демократического централизма, который, как Отче Наш, должны были наизусть знать поколения советских комсомольцев и коммунистов.
Поскольку съезд благополучно заканчивался, было исполнено обещание назвать фамилии лидеров, получивших наибольшее количество голосов при выборах в ЦК. Голосовали 133 делегата, за Ленина и Зиновьева — по 132 голоса, за Каменева и Троцкого — по 131
[1845]. Помимо них в ЦК вошли Артем (Сергеев), Берзин, Бухарин, Бубнов, Дзержинский, Коллонтай, Крестинский, Милютин, Муранов, Ногин, Рыков, Свердлов, Смилга, Сокольников, Сталин, Урицкий и Шаумян.
Лидеры рейтинга к моменту завершения съезда, судя по ряду свидетельств, могли уже покинуть Разлив, продолжая свой бег от правоохранителей, Ленин перебрался в Финляндию. Правда, в официальных биографических данных отъезд датируется 8–9 августа. А Емельянов запомнил день отъезда — 21 августа. Как бы то ни было, переезд был подготовлен со всей тщательностью Емельяновым, Шотманом и Эйно Абрамовичем Рахьей, который работал помощником директора авиационного завода Ланского, а также по совместительству помощником начальника рабочей милиции Финляндской железной дороги. Первоначальный план предусматривал переход границы под видом сестрорецкого рабочего: многие из них жили на территории Финляндии. Емельянов на своем заводе раздобыл паспорт, куда надо было только вклеить фотографию. Но чтобы сделать Ленина неузнаваемым, нужен был парик. За Лениным охотились столь рьяно, что парики свободно запретили продавать. Шотману пришлось раздобыть справку из драмкружка финских железнодорожников. В Разлив прибыл фотограф, и вскоре паспорт был готов. Но выяснилось, что план крайне рискован. «Перейдя пешком в нескольких местах границу — от Белоострова на юг до Сестрорецка, — мы убедились, что этот способ ненадежен, так как при каждом переходе пограничники чуть ли не лупой просматривали наши документы и чрезвычайно внимательно сличали наши фотографии», — писал Шотман.
Появился новый план: Ленин поедет на паровозе в качестве кочегара под руководством проверенного машиниста Гуго Эриховича Ялавы. Предполагалось дойти до станции Левашово — от Разлива километров 10–12, откуда поездом поехать до станции Удельная, а там сесть на паровоз. В километре от Удельной жил еще один проверенный товарищ — Эмиль Георгиевич Кальске, на квартире которого решено был сделать временное пристанище. Емельянов в полной темноте повел по одному ему ведомым проселкам и тропам, но сначала завел в реку, затем на горящий торфяник. А потом совсем заблудились. Ленин ругался нещадно. По звуку все-таки вышли к железной дороге, но гораздо ближе к финской границе, чем рассчитывали — у станции Дибуны, где оказались серьезные патрули.
Ленин и Рахья спрятались под насыпью, Емельянов и Шотман пошли на станцию, где выяснили, что последний поезд отходит в 1.30, то есть минут через пятнадцать. Тут же подошел юнкерский патруль, который заарестовал Емельянова (это был явно не его день), а прилично одетому Шотману предложил быстрее садиться на подходивший поезд. Тому ничего не оставалось делать, как сесть. Шотман был так расстроен, что проехал Удельную, возвращался пешком и только к трем утра добрался до квартиры Кальске. Когда вошел, то не поверил своим глазам: на полу катались от смеха Ленин и Рахья. Оказалось, что пока патруль возился с Емельяновым и Шотманом, эти двое стремительно вскарабкались по насыпи и вскочили в вагон. И нужную станцию они не пропустили.
На следующий день, по официальным данным, «Ленин, переодетый в костюм рабочего, в парике, с удостоверением (пропуском) на имя сестрорецкого рабочего Константина Петровича Иванова, нелегально едет в Финляндию. От станции Удельная до станции Териоки он переправляется… под видом кочегара в будке паровоза, который вел машинист Г. Э. Ялава»
[1846]. Действительно, вечером отправились на Удельную, где Ленин благополучно взобрался на паровоз Ялавы, а Шотман и Рахья сели в прицепленный к нему поезд. «Ильич, бритый, в парике, похож на настоящего финна, — писал Шотман. — Вскочив на паровоз и засучив рукава, он берет полено за поленом и бросает в топку… На каждой остановке мы с тов. Рахья выскакиваем из вагона, наблюдаем за паровозом, сердце ёкает. Поезд подходит к границе, к станции Белоостров, предстоит двадцатиминутная остановка и тщательная проверка документов, а иногда и обыск». Но машинист знал прорехи в системе пограничного контроля. «Поезд едва остановился, как находчивый тов. Ялава отцепляет свой паровоз и уводит его куда-то в темноту за станцию… набирать воды. Мы чуть не аплодируем… Перед самым третьим звонком подходит паровоз, дает гудок, и минут через пятнадцать мы почти в полной безопасности на финляндской территории… Около станции Териоки нас ожидал с коляской брат Лидии Парвиайнен, у отца которой в 14 километрах от станции была приготовлена надежная квартира»
[1847].
