Картина, которую рисовал Суханов, была еще более печальной для меньшевиков: «Рабочие районы, особенно Васильевский остров, уже давно настаивали на окончательном и формальном расколе с официальным меньшевизмом. Все лето дело тянулось и, можно сказать, саботировалось усилиями старых и влиятельных меньшевиков, близких Мартову. Но сейчас фирма Церетели стала окончательно невыносимой для многих петербургских лидеров и для солидных рабочих кадров в районах. Начался массовый уход из организации… Кризис меньшевизма начался по всей линии и развивался быстро»
[2236].
В конце сентября «Новая Жизнь» не скрывала разочарования: «Кто знаком с положением дел петроградской крупнейшей организации меньшевиков, еще недавно насчитывавшей около 10 тыс. членов, тот знает, что она перестала фактически существовать. Районные собрания происходят при ничтожном количестве 20–25 человек, членские взносы не поступают. Тираж «Рабочей газеты» катастрофически падает. Последняя общегородская партийная конференция не могла собраться из-за отсутствия кворума»
[2237].
В партии социалистов-революционеров стремительно набирали вес левые эсеры, которые организационно оформились еще в июле, выступив в «Земле и воле» с декларацией от имени Организационного бюро левого крыла партии за подписями Камкова, Андрея Лукича Колегаева и Владимира Александровича Алгасова. Там говорилось, что руководство эсеров «отталкивает от партии наиболее сознательную часть трудовых масс, донельзя затрудняет партийную работу в войсках, на заводах и в революционной деревне». В ответ на это ЦК партии объявил подписавших заявление вне партии. Раскол удалось предотвратить благодаря энергичному вмешательству петроградской организации, настоявшей на своей V конференции на необходимости сохранения единства
[2238]. На VII расширенном совете партии эсеров расклад сил составил: за резолюцию правых 54 голоса, левых — 35
[2239]. А на состоявшейся 10 сентября VII Петроградской конференции эсеров левые одержали победу: была принята резолюция против коалиции с «цензовыми элементами» и за создание однородной власти, ответственной перед центральными органами революционной демократии. При перевыборах губкома партии левые получили большинство. Под напором партийных низов ЦК 14 сентября заявил, что «коалиция с партией кадетов ради составления нового Временного правительства уже невозможна». При этом не исключалась «коалиция с цензовыми элементами», если они будут в правительстве в меньшинстве и среди них не окажется кадетов
[2240].
Левые эсеры все более активно заявляли о себе в Исполкоме Совета крестьянских депутатов. Быховский свидетельствовал: «Оппозиция бросала обвинения Исполнительному комитету и его вождям, что они вместе с Временным правительством затягивают войну и ничего не делают для передачи земли крестьянству. Чуть ли не в каждом заседании левоэсеровская оппозиция устраивала бурю. Надо однако сказать, что сами левые эсеры от органической работы в Исполнительном комитете уклонялись. Спиридонова, будучи членом Президиума, не была ни на одном заседании его»
[2241].
Вильямс точно зафиксировал «явное движение влево: правые меньшевики и правые эсеры переходили в левые фракции своих партий, а многие левые меньшевики и левые эсеры присоединялись к большевикам. Даже некоторые анархисты стали большевиками»
[2242].
Вслед за Питером большевики стали один за другим захватывать Советы по стране. Московский Совет впервые принял большевистскую резолюцию 5 сентября — 355 голосами против 254, не только выразив недоверие Временному правительству как орудию контрреволюции, но и осудив коалиционную политику ЦИК. Возглавляемый меньшевиком Львом Михайловичем Хинчуком Президиум заявил, что выходит в отставку. 19 сентября пленум Совета провел выборы нового Исполкома, в который теперь входили 32 большевика, 15 меньшевиков, 9 эсеров и три объединенца
[2243].
На объединенном заседании русских советских органов в Финляндии 2 сентября принята была 700 голосами против 13 при 36 воздержавшихся резолюция за власть Советов
[2244].
Открывшийся 5 сентября в Красноярске съезд Советов Средней Сибири весь прошел под знаменем большевизма. «Русское слово» сообщало: «Здесь власть фактически находится в руках самочинных организаций — главным образом, Советов рабочих и солдатских депутатов. Никакая законная власть Советом не признается»
[2245]. 8 сентября большевистская резолюция была принята в Киевском Совете рабочих депутатов большинством 130 голосов против 66, несмотря на то, что в большевистской фракции числилось только 95 членов
[2246].
Только в первой половине сентября постановления Петросовета и Моссовета о переходе всей власти в руки Советов были поддержаны более чем 8 °Cоветов
[2247].
«В потрясенной до дна необъятной стране, с неисчерпаемым разнообразием местных условий и политических уровней, происходят повсеместно какие-нибудь выборы: в думы, земства, советы, завкомы, профсоюзы, воинские и земельные комитеты. И через все выборы красной нитью проходит один неизменный факт: рост большевиков»
[2248]. Председателем Московского Совета стал Ногин, Бакинского — Степан Георгиевич Шаумян, Минского — Карл Иванович Ландер, Самарского — Валериан Вадимирович Куйбышев, Томского — Николай Николаевич Яковлев, Шуйского — Фрунзе и так далее.
Одновременно Советы неуклонно расширяют свои функции как органы все более реальной власти на местах. Дмитрий Андреевич Фурманов — будущий легендарный комиссар у Чапаева, а тогда лидер Иваново-Вознесенского Совета — писал: «На пленумах Совета, всегда многолюдных, шумных и оригинальных, в течение 6-8-часовых заседаний, тянувшихся чаще за полночь, — каких-каких только не разбирали мы тогда вопросов: не хватает хлопка на фабрике, угля, железа, тесу, красок — разбираем; где-нибудь кто-нибудь «хапнул», кого-нибудь оскорбили, поколотили, выгнали, наказали самостийно — разбираем; объявился шпион, подмастерья загрубили с рабочими, где-то надумали организовать детский приют, анархисты захватили купеческий дом, крестьяне укокошили помещичью усадьбу — разбираем. Не было вопроса, который прошел бы, минуя Совет; все стекалось сюда»
[2249].
