Поняли только то, что Церетели за коалицию с «буржуазией», хотя его партия против. 15 сентября заседали по группам. Расстановка сил быстро прояснилась Войтинским: «Представительство Советов, профессиональных союзов рабочих кооперативов образовало левый фланг Совещания. Здесь господствовали большевики, совершенно заслонявшие собою интернационалистов-меньшевиков и левых эсеров. На правом фланге Совещания, вместе с представителями крестьян, сидели новые для советских кругов люди — кооператоры и представители земств и городов. Среди них преобладали сторонники коалиции и при том — коалиции непременно с кадетами. Национальные фракции колебались между обоими флангами, но больше склонялись влево — выступала на сцену новая разновидность большевизма, большевизм национальный»
[2295].
Делегаты Совещания, представлявшие Советы, собравшись, рассматривали два проекта резолюции: Троцкого — за передачу власти Советам, Мартова — за однородное социалистическое правительство. Первая формула собрала 86 голосов, вторая — 97. «Формально лишь около половины рабочих и солдатских Советов возглавлялась в этот момент большевиками, другая половина колебалась между большевиками и соглашателями, — объяснял Троцкий. — Но большевики говорили от имени наиболее мощных Советов наиболее промышленных и культурных центров страны; в Советах они были неизмеримо сильнее, чем на Совещании, а в пролетариате и армии — неизмеримо сильнее, чем в Советах»
[2296].
В другом помещении шло заседание меньшевистской фракции, которое посетил корреспондент «Рабочего пути»: «Это была жалкая картина. Ряд ораторов занимался самобичеванием, резко набрасывались друг на друга и выискивали причины краха меньшевизма и мощного роста большевистских идей среди широких пролетарских масс… Голосовали несколько взаимно исключающих предложений. Заметно было, что в этой непролетарской фракции не два, не три, а гораздо больше течений»
[2297].
На пленарном заседании 16 сентября выступали министры: Скобелев, Зарудный, Пешехонов, потом опять Авксентьев и Церетели — все в защиту коалиции. От воинов фронта речи держали Кучин и Войтинский. Верховский догадался полностью солидаризироваться с фронтовиками:
— Товарищи и граждане! В эти дни было сказано новое великое слово на всю Россию: впервые со дня русской революции было выражено единение командного состава с подчиненным составом не на словах, а на деле!
«Буря аплодисментов, шумных и долго несмолкаемых, переходящих в небывалую овацию по адресу военного министра»
[2298]. Как вспоминал Войтинский, «это была, кажется, единственная единодушная овация за все время Совещания». На политической арене появился еще один кандидат в Наполеоны.
В воскресенье 17 сентября выступали в основном представители нацональных движений. Оглашается декларация Украинской Рады: «Вся власть должна перейти в руки революционной демократии и социалистов, ответственных перед революционным предпарламентом… Немедленно утвердить статут о Генеральном секретариате Украины, принятый Украинской Центральной радой 16 июля сего года». Поляки, горцы — тоже за однородную социалистическую власть и за максимальную автономию. Руководство Совещания явно теряло поддержку делегатов от национальных окраин. «Их речи были проникнуты тупым шовинизмом. Казалось бы, подобные речи должны были рождать негодование. Но из большевистских рядов их встречали аплодисментами и сочувственными криками: социальный экстремизм бунтарей протягивал руку национальному экстремизму сепаратистов»
[2299], — возмущался Войтинский. Из «националов» президиум не раздражает разве только Цаликов, выступавший от имени мусульман:
— Русская революционная демократия должна явно отчетливо сказать на весь мир, признает ли она право на национальное самоопределение народов, населяющих мусульманский восток России, как она вообще понимает право на национальное распределение за народами Европы, Азии, Африки. Но в этот тяжелый момент испытаний мы вообще никаких требований революционной демократии не предъявляем. И всю полноту наших национальных требований мы развернем в Учредительном собрании
[2300].
На следующий день слово получили фабзавкомы, от имени которых выступал большевик Скрыпник, обрушившийся на Скобелева за потворство «обществу фабрикантов и заводчиков в ущерб деятельности заводских комитетов»:
— Демократическое совещание могло бы сыграть большую роль, если бы оно явилось истинным представителем демократии в лице рабочих, солдат и крестьян. Но есть опасение, что оно явится исправленным изданием Московского совещания… Требования фабрично-заводской конференции сводятся к следующему: немедленная отмена смертной казни и репрессий против социалистов, освобождение арестованных, назначение гласного демократического суда для выяснения, кому место на скамье подсудимых.
Затем Скрыпник перечислил основные пункты большевистской программы и завершил:
— Мы все рабочие идем за этим знаменем.
— Неправда, не все! — громко доносилось из зала. — В объятия Вильгельма!
Бурными аплодисментами было встречено появление на трибуне Спиридоновой:
— Долой коалицию, да здравствует власть народа и революции!
На трибуне появляется Чернов и оглашает резолюцию большинства фракции эсеров:
— Признать дальнейшую коалицию с кадетами абсолютно для крестьянства неприемлемую… Не отступать перед созданием министерства народного.
В партии эсеров сильнейший раскол. Ну а в руководстве ВЦИК? Резолюцию его большинства зачитывает Мартов, что уже симптоматично:
— Правительственная коалиция с буржуазными классовыми партиями роковым образом осуждала центральную власть за бездействие. Делегация Советов рабочих и солдатских депутатов призывает решительно отвергнуть всякое соглашение с цензовыми элементами, всякую безответственную власть, власть единоличную или коллегиальную, и приложить свои силы к делу создания истинно революционной власти.
Советское меньшинство представлял Дан:
— Верные советской традиции, мы считаем нужным и теперь звать к участию во власти все цензовые элементы, способные осуществлять неотложные задачи революции, готовые идти революционным путем и не скомпрометировавшие себя ни прямым, ни косвенным участием в корниловском мятеже.
От фракции объединенных социал-демократов интернационалистов слово берет Стеклов:
