Ваша твердость делает неприкосновенными нас. Несмотря на крики буржуазии, вопли ЦИК, несмотря на угрозы арестами, трогать нас не смеют и не посмеют. Мы выполняем волю революционного Совета, мы идем вперед, утверждая революционный порядок и приближаясь к моменту, когда Советская власть, разоружив контрреволюцию, подавит ее сопротивление и водворит торжество революционных сил. (Бурные, продолжительные аплодисменты)»
[2722].
Заметив подозрительную активность полковника Васильева, Тер-Арутюнянц настоял на направлении в Петропавловскую крепость бронемашины и второго комиссара — прибыл назначенный ВРК комендантом крепости 21-летний подпоручик Георгий Иванович Благонравов. Вечером началась выдача оружия рабочим отрядам. «Первым явился Кирилл Орлов с Путиловского завода… Начиная с этой минуты и до глубокого вечера 25 октября без перерывов производилась выдача оружия рабочим и солдатам Питера»
[2723].
Зашевелилась Москва. Ольга Афанасьевна Варенцова из Военного бюро МК рассказывала: «Вечером 23 октября состоялось совещание с представителями от районов и воинских частей. Обсуждался вопрос о предстоящем вооруженном выступлении. Представители воинских частей без колебаний и сомнений утверждали, что время настало, медлить нельзя, момент благоприятен, чтобы поднять солдат на борьбу с оружием в руках. Представители мастерских тяжелой осадной артиллерии, мызараевского гарнизона, 56-го пехотного запасного полка, N-ской батареи запасной артиллерийской бригады (в селе Богородском) заявили, что их части выйдут по призыву Московского комитета и Военного бюро. Другие указывали на необходимость призыва со стороны Совета. При обсуждении вопроса о восстании выяснилось, что московский гарнизон из рук вон плохо вооружен: в одних полках у половины солдат не было винтовок, в других — патронов»
[2724].
В это время Предпарламент обсуждал на пленарном заседании — нельзя сказать активно — внешнюю политику. Прения уже мало интересовали даже его участников. В зале не было и сотни человек, и те не слушали ораторов. «Заседание открылось с большим опозданием, в 12 часов, и было еще сокращено перерывом, в течение которого, как и во время прений, в кулуарах передавались слухи о предстоявшем выступлении большевиков, а представители фракций вели безуспешные переговоры о формуле перехода во внешней политике, которая могла бы собрать большинство. Единственная реальная цель прений была теперь примирить Терещенко с «демократией»
[2725]. Похоже, самого министра иностранных дел дискуссия тоже мало интересовала: он завтракал с английским послом.
Первым трибуну занял левый эсер Карелин:
— Необходимо ясно установить цели войны, необходимо, чтобы министерство иностранных дел перешло к активной демократической политике мира.
Представитель литовцев Янушкевич:
— Необходимо расшифровать формулу без аннексий и контрибуций на основе самоопределения национальностей. Россия должна быть союзом равных с равными и вольных с вольными.
От эсеров выступет Вржосек:
— Демократия должна понять, что она не обладает достаточным опытом в вопросах внешней политики и должна ограничиться отстаиванием своих основных принципов: демократический мир и отмена тайной дипломатии.
— Мы не желаем посягать на свободу другого народа, не желаем аннексий и контрибуций, — уверяет от имени энесов Пешехонов. — Тем не менее мы не можем допустить, чтобы мы сами сделались объектом аннексий и контрибуций. Вот это отстаивание своей собственной родины есть то общее, что объединяет весь русский народ.
Ждали выступления Скобелева, который должен бы озвучить новую позицию Советов, примиряющую его с Временным правительством. И он это сделал:
— Министр был недостаточно энергичен в изменении курса русской внешней политики. Но все же он не проявил и упорства Милюкова… В Эльзас-Лотарингском вопросе нет больше разногласий между русской и французской демократиями. Полякам, армянам, сербам даны удовлетворяющие их обещания. С Литвой и Латвией как-нибудь сговоримся по-братски о сохранении «великого государственно-хозяйственного организма, в котором демократии всех национальностей, населяющих единую, царскую Россию одинаково заинтересованы. Ближайшим и неотложным шагом Временного правительства должно быть предложение союзникам огласить цели, за которые они будут вынуждены вести войну и за отсутствием которых они готовы будут завтра же сложить оружие и тем самым сделать достоянием истории старые соглашения, наконец, переход от пассивной политики умалчивания к открытым деятельным шагам и открытое предложение от имени всех союзников противной стороне приступить немедленно к обсуждению условий мира.
Потресов под аплодисменты сделал довольно опрометчивое заявление:
— Мы должны укрепить в стране идею всенародной обороны. Если бы мне сказали, что немедленный мир обязателен, что с этим бороться невозможно, тогда я сказал бы: пусть власть берут большевики и расплачиваются за это дело перед лицом истории.
Отвечал всем выступавшим позавтракавший Терещенко:
— Министерство основных целей, являющихся государственно-национальными интересами России, сдать не может. Задача на конференции — согласовать возможно теснее наши взгляды на вопрос о мире с взглядами той стороны: та сторона должна заявить о мире без захватов. Для этого нужны два существенных условия. Первое. Чтобы не говорили об армии, что это только лица, одетые в солдатскую форму, но совершалась работа по восстановлению армии. Второе. Чтобы те, кто будут за границей, чувствовали, что сзади есть нация, есть люди, которые думают за Россию и поддерживают и созидают сплоченную нацию.
Затем Терещенко отвечал на запрос меньшевиков: почему Временное правительство не удосужилось до сих пор официально оповестить союзников, что Россия стала республикой. Министр утверждал, что удосужилось — еще 6 сентября.
Левые эсеры попытались поставить вопрос о преследовании земельных комитетов. Но тут выяснилось, что в зале 127 человек при минимальном кворуме 183. Предпарламент разошелся
[2726]. Собственно, на этом содержательная деятельность Предпарламента на внешнеполитической ниве и закончилась.
Информация о деятельности Временного правительства в тот день отрывочна. Дневниковую запись сделал Бьюкенен: «В час дня трое министров — Терещенко, Коновалов и Третьяков, которых я пригласил к завтраку, явились совершенно спокойными. В ответ на мое замечание, что после того, что я слышал сегодня утром, я уже почти не ожидал их видеть, они заявили, что эти слухи по меньшей мере преждевременны. Терещенко затем сказал мне, что вчера вечером он зашел к Керенскому и убедил его издать приказ об аресте Исполнительного Комитета Совета. Но после того как он ушел, этот приказ был уничтожен по совету третьего лица. Они все трое уверяли меня, что правительство имеет за собой достаточную силу, чтобы справиться с положением, хотя Третьяков отзывался о Керенском очень презрительно, говоря, что он слишком социалист для того, чтобы можно было надеяться, что он подавит анархию. Я сказал ему, что не могу понять, почему правительство, уважающее себя, позволяет Троцкому возбуждать массы к убийству и грабежу, не арестовывая его. И Коновалов сказал, что он с этим совершенно согласен…
