Антонов-Овсеенко радовался: «Артиллерийский обстрел подействовал. Сдается женский батальон, плачут — «больше не будем». Сдается школа юнкеров, тут же на панели складывают винтовки и под конвоем уходят по Миллионной. Чудновский хотел им оставить оружие, но я не согласился»
[3001]. У Синегуба ударницы не сдаются, а осуществляют героическую вылазку для освобождения штаба округа, в ходе которой их захватывают
[3002].
Оставалась часть юнкеров, надежда на которых таяла. В 22.40 Ливеровский записал: «В нижней галерее встретил юнкеров с захваченными во дворе красногвардейцами. При обыске у них отобрали, кроме ружей, револьверы и ручные гранаты. Когда же лазутчиков стало много, они принялись разоружать юнкеров, причем все это, по рассказу одного офицера, совершалось мирно, без стрельбы»
[3003].
Все стороны противостояния — с разными чувствами — ждали войска с фронта. Керенский не обнаружил подходивших войск на всем пути до Пскова, куда добрался поздно вечером. «Въезжая в этот город, насколько помню, в девятом часу вечера, мы ничего не знали о том, что здесь происходит, известны ли уже петербургские события и если известны, то как они здесь отразились. Поэтому решили действовать с величайшей осмотрительностью и поехали не прямо в ставку Главнокомандующего Северным фронтом генерала Черемисова, а на частную квартиру, к его генерал-квартирмейстеру Барановскому, бывшему начальнику моего военного кабинета. Тут я узнал, что все сведения из Петербурга самые мрачные, что в самом Пскове уже действует большевистский военно-революционный комитет; что в руках у этого комитета подписанная прапорщиком Крыленко и матросом Дыбенко телеграмма о моем аресте в случае появления в Пскове. Сверх всего этого, я узнал и еще худшее, а именно: что сам Черемисов делает всяческие авансы революционному комитету и что он не примет никаких мер к посылке войск к Петербургу, так как считает подобную экспедицию бесцельной и вредной»
[3004].
Предосторожности, с которыми Керенский появился в городе, были не лишними. Войтинский рассказывал, что там было в течение дня. «25-го волна гражданской войны докатилась до Пскова. В городе образовался Военно-революционный комитет, поставивший своей целью содействие петроградскому перевороту. Местные (псковские) фронтовые организации примкнули к комитету. Псковский гарнизон и солдатские команды при штабе фронта тоже готовы были признать его власть. Я предложил командам собраться на общий митинг и обратился к ним с речью, в которой обрисовал положение в Петрограде, выяснил позицию ЦИК и заявил, что буду руководствоваться указаниями, полученными мною от этого верховного органа революционной демократии. Солдаты слушали сумрачно. Когда я кончил, раздались крики:
— А нам что же делать теперь?
Когда я уезжал, группа солдат пыталась остановить мой автомобиль, раздавались угрожающие крики, ругательства. Но до открытого насилия дело не дошло»
[3005].
В то самое время в 18.30, когда в Петрограде парламентеры от ВРК явились с ультиматумом в штаб округа, Черемисов говорил по прямому проводу с Багратуни. Разговор примечательный, и многое объясняет в последующем поведении Черемисова.
— Что слышно, — интересуется главком Северным фронтом, уже отправивший войска в Питер.
— Доступ на Дворцовую площадь и выход с нее закрыты. Полковников смещен с должности и находится дома, самокатчики до сих пор не прибыли, хотя по слухам находятся в 70 км, — рассказывает Багратуни.
— Кем остановлены?
— Очевидно, распоряжением Петроградского Совета.
Здесь Багратуни прервал разговор, чтобы встретить парламентеров от ВРК, и отправил беседовать с Черемисовым подполковника Пораделова, который тут же сообщил:
— Настоящее положение наше — безусловный проигрыш. Полковников отстранен, назначен Багратуни, но над ним поставлен Кишкин с особыми полномочиями, что вызвало уход из штаба комиссаров ЦИК.
— Свободен ли штаб округа? — интересуется Главкосев. — И может ли Багратуни сноситься с Керенским?
— Штаб округа свободен, но где в данный момент Керенский, нам не известно, хотя и справлялись о нем.
Черемисов попросил Пораделова связаться с генералом Левицким и узнать у него, что происходит в Зимнем.
— Попробую позвонить, хотя Зимний дворец почти весь выключен из коммутатора.
— Я буду ждать, — заверил Черемисов.
Он ждал. Никаких сообщений не было. В нетерпении Черемисов интересуется: где Пораделов? Ответ дал телеграфист:
— Сейчас найдем, штаб занят войсками Военно-революционной… Прекращаю работу, ухожу, передайте это Главкосеву, покидаем штаб сейчас все
[3006].
Черемисов понял, что защищать в Петрограде некого.
В 19.00 генерал Краснов отдал приказ своим частям о выступлении. Войтинский рассказывал, как к нему в комиссариат Северного фронта «то и дело прибывали делегации от казачьих сотен и от пехотных частей, назначенных к отправке в Петроград. Спрашивали, кто вызывает эшелоны и зачем. Получив разъяснения, уходили, обещая, что сотня (или полк) теперь двинется без замедления. Часть казачьих эшелонов была уже погружена в вагоны. Но на пути их вырастали новые и новые препятствия: то нет паровоза, то пропал машинист, то занят железнодорожный путь.
Черемисов всячески тормозил начатую операцию, отговаривал собравшихся к нему офицеров от участия в ней, натравливал против меня солдат, обращавшихся в штаб за разъяснениями: он, главнокомандующий, не знает, мол, зачем отправляются в Петроград эшелоны; это дело комиссара фронта; он, Черемисов, этому во всяком случае не сочувствует, так как не дело фронта вмешиваться в гражданскую войну»
[3007].
Мельгунов, пытаясь разобраться в мотивах Черемисова, утверждает: «Настоящим противником для Черемисова всегда оставались, как он выразился, «немцы берлинские». Черемисов, умевший так или иначе ладить с фронтовыми организациями и держать их в пределах все же внешней дисциплины, желал предупредить «братоубийственные распри»
[3008].
И тут в Пскове появился Керенский. На квартиру его шурина — генерала-квартирмейстера Барановского — был вызван Черемисов. Дальнейшие события описываются по-разному. Керенский обвиняет Черемисова в измене: «Произошло весьма тяжелое объяснение. Генерал не скрывал, что в его намерения вовсе не входит в чем-нибудь связывать свое будущее с судьбой «обреченного» правительства. Кроме того, он пытался доказать, что в его распоряжении нет никаких войск, которые он бы мог выслать с фронта, и заявил, что не может ручаться за мою личную безопасность в Пскове. Тут же Черемисов сообщил, что он уже отменил свой приказ, ранее данный в соответствии с моим требованием из Петербурга, о посылке войск, в том числе и 3-го конного корпуса»
[3009].
