Но утром 27 октября центральный орган партии, вновь ставший «Правдой», писал: «Они хотят, чтобы мы одни взяли власть, чтобы мы одни справились со страшными затруднениями, ставшими перед страной… Что ж, мы берем власть одни, опираясь на голос страны и в расчете на дружную помощь европейского пролетариата. Но, взяв власть, мы применим к врагам революции и ее саботерам железную рукавицу. Они грезили о диктатуре Корнилова… Мы им дадим диктатуру пролетариата»
[3169].
Луначарский по окончании съезда пишет супруге: «Переворот был сюрпризом и со стороны легкости, с которым он был произведен. Даже враги говорят: «Лихо!».
Да, взять власть оказалось легко, но нести ее! Социалисты-революционеры и меньшевики, даже интернационалисты нас начисто бойкотируют. Дума городская озлоблена против нас. Обыватели, интеллигенция — все, все, все, кроме солдат и рабочих, быть может, некоторых крестьян. Северный фронт присоединился к нам. Румынский — резко против. О двух других еще нет сведений. Из Москвы тоже нет. Из провинций — мало. Пока страшная, пугающая изолированность и бешеная злоба. А трудности? Страшная задача продовольствия! Крах во всем, со всех сторон! Даже, собрав все силы, Россия, быть может, не вышла бы из этого ужаса, а мы должны спасти ее одними большевистскими силами.
Детка, положение страшно опасно и ответственно»
[3170].
Большевики 25–27 октября по существу сделали лишь заявку на власть, которую нужно было подтвердить. Исход первого раунда борьбы был решен в последующую неделю — на улицах Петрограда, под Царским Селом, в Москве и крупнейших губернских центрах.
Консолидация
Ранним утром 27 октября отряд Краснова высадился в Гатчине. Прибывшие из Петрограда по поручению ВРК рота Измайловского полка и отряд моряков, наслышанные, что на столицу идет 10-тысячная сила, без сопротивления дали себя разоружить. Казаки заняли Гатчину, ничего не подозревавший гарнизон разбежался, местный Совет был распущен. К Краснову стали подходить небольшие подкрепления. Керенский остановился в Гатчинском дворце, откуда приказывал частям Петроградского военного округа «по недоразумению или заблуждению примкнувших к шайке изменников родины и революции, вернуться, не медля ни часу, к исполнению своего долга»
[3171].
Днем в столичный Комитет спасения пришла телеграмма от донского атамана Каледина, в которой заявлялось, что провозглашенное им войсковое правительство брало на себя всю полноту исполнительной власти на Юге России. Керенский получил в Гатчине донесение из Петрограда, что временный паралич преодолен и все сторонники Временного правительства в разных полках и военных школах втайне готовятся к сражению. Мобилизованы также подразделения боевиков партии эсеров. «В помощь нам генерал Духонин вместе с командующими всех фронтов, за исключением Северного, направил воинские подразделения»
[3172].
В Городской думе шли непрекращающиеся митинги, у ее здания собиралась большая толпа, чтобы слушать речи протеста. Но сами участники Комитета спасения никак не могли договориться о программе действий. «Они объединились в желании подавить большевиков, — записал английский посол, — но на этом их единение и кончается, так как некоторые из них склоняются к принятию большевистской программы в отношении мира и земли, тогда как другие высказывают резко отрицательное отношение»
[3173]. Однако надежды на приход Керенского и Краснова и скоординированное с ними выступление в Петрограде крепли.
В Смольном, напротив, обстановка сгущалась. Ленин, видя цену посылаемых навстречу Краснову революционных войск, связался со штаб-квартирой Центробалта в Гельсингфорсе и умолял прислать матросов и корабли для спасения столицы. 27-го большевики приняли решение о закрытии уже не только «буржуазных», но и ряда социалистических газет.
К Керенскому прибыли посланники из Петрограда и сообщили, что там все готово для вооруженного восстания и необходимо без промедления наступать на столицу. Краснов повел свои силы на Царское Село и взял его без потерь: достаточно оказалось двух артиллерийских залпов и захода казаков в тыл оборонявшемуся батальону. В первопрестольной подразделения, главным образом, юнкеров, собранные Московским Комитетом спасения и штабом округа под началом полковника Рябцева и городского головы Руднева, заняли Кремль.
Утром 29 октября в Петрограде началось восстание, которым от имени Комитета спасения руководил Полковников, превративший в свой штаб Инженерное училище. Гоц даст показания на процессе эсеров в Москве: «ЦК дал мне полномочие организовать отпор. И, естественно, что, начиная борьбу против диктатуры одной партии, я должен был призывать к восстанию не от имени той или другой партии, а от имени комитета, объединившего все силы демократии и социализма»
[3174]. Юнкера захватили несколько броневиков в Михайловском манеже, заняли коммуникационные узлы, оставив Смольный без связи. Был арестован Антонов-Овсеенко. За подписями Авксентьева и Гоца было выпущено воззвание, в котором говорилось о стягивании сил «для занятия оказавшихся благодаря принятым мерам совершенно изолированными Петропавловской крепости и Смольного института, последних убежищ большевиков»
[3175].
Подавление выступления возглавил комендант Петропавловской крепости Благонравов, который с командой пулеметчиков, броневиков и пехоты отбил Михайловский манеж, почту, телеграф и телефон. Оставались очаги сопротивления в Павловском, Владимирском, Николаевском кавалерийском и Константиновском артиллерийском училищах, откуда велся прицельный огонь. По словам Подвойского, когда Ленину доложили о ситуации, он распорядился пустить в дело артиллерию: «Она их быстро выкурит оттуда»
[3176]. Применяя орудия и угрожая обстрелом, большевики заставили училище за училищем капитулировать.
«Артиллерист дергает за спуск, и первый выстрел рокочет, — писал Благонравов. — Снаряд попадает прямо в окно, выворачивает раму и рвется в комнате. За первым выстрелом следует второй, третий. На узкой улице пушечная пальба кажется оглушительной. Окна большого многоэтажного дома со страшным звоном валятся на камни мостовой, из некоторых окон показываются бледные лица насмерть перепуганных обывателей, валятся цветочные горшки. Между тем к артиллерийским выстрелам присоединяется ружейная и пулеметная трескотня. Угол училища уже сильно пострадал, юнкера из этой половины перебрались в противоположную сторону и во внутренние комнаты; стрельба с их стороны заметно сокращается. Даю распоряжение привезти из крепости второе орудие и поставить его с другого конца училища»
[3177].
