Николай II, его супруга и дети причислены к лику святых.
В январе 1918 года в ответ на «злодейское убийство в Германии товарищей Розы Люксембург и Карла Либкнехта» расстреляют в Петропавловской крепости трех внуков Николая I — великих князей Дмитрия Константиновича, Николая Михайловича, Георгия Михайловича, а с ними и великого князя Павла Александровича, бывшего командующего гвардией. Брат императора Михаил Александрович, не принявший престола, в ночь с 12 на 13 июня 1918 года был расстрелян в лесу в пяти верстах от Мотовилихи. Великая княгиня Елизавета Федоровна — старшая сестра императрицы Александры, великий князь Сергей Михайлович — внук Николая I, князья Иоанн, Константин и Игорь Константиновичи — молодые правнуки Николая I, а также князь Владимир Павлович Палей в ночь на 18 июля 1918 года были расстреляны и сброшены в шахты недалеко от Алапаевска. Елизавета Федоровна причислена к лику святых.
Все представители прежней элиты, которым посчастливилось выжить, лишились собственности и Родины. Драшусов прощался с родной усадьбой, покинутыми краями: «Тяжелым грузом легли на вас старые, тяжелые грехи, и вместе с вами погибаем и мы, выброшенные из жизни, ненужные и ненавидимые, унося с собой глубокую тоску по сладкому запаху своей земли и зелени своих полей»
[3260].
Революция была в огромной степени творением интеллигенции. Она готовила ее интеллектуально, она была в первых рядах борцов с царским самодержавием, она поставляла кадры самых пылких революционеров и руководителей всех без исключения политических партий, она составляла Временное правительство. «Явление русской революции объясняется совпадением того извращенного воспитания русской интеллигенции, которое она получила в течение почти всего XIX века, с воздействием великой мировой войны на народные массы: война поставила народ в условия, сделавшие его особенно восприимчивым к деморализующей проповеди интеллигентских идей»
[3261], — полагал Струве.
Бунин серчал на либерального интеллигента:
«Не народ начал революцию, а вы. Народу было совершенно наплевать на все, чего мы хотели, чем мы были недовольны. Я не о революции с вами говорю, — пусть она неизбежна, прекрасна, все, что угодно. Но не врите на народ — ему ваши ответственные министерства, замены Щегловитых Малянтовичами и отмены всяческих цензур были нужны, как летошний снег, и он это доказал твердо и жестоко, сбросивши к черту и Временное правительство, и Учредительное собрание, и «все, за что гибли поколения лучших русских людей», как вы выражаетесь, и ваше «до победного конца»
[3262].
Ариадна Тыркова напишет: «За то, что в феврале 1917 года в России произошла революция, несет ответственность не русский народ, не низы, не так называемые массы, а верхи, интеллигенция, грамотные люди всех градаций: профессора, адвокаты, писатели, артисты, юристы, даже генералы. Все они жаждали перемены, твердили, что дальше так жить нельзя. Но они не поняли необходимости, не сумели сразу образовать сильное правительство, способное вести войну и управлять страной, отдавать приказы, заставлять себя слушаться. Они обязаны были не допустить перерыва власти. С этой обязанностью русская интеллигенция не справилась. И не в наказание ли за это история превратила ее в пыль»
[3263].
А любитель ярких образов Троцкий писал: «Бесшумно передвигалась социальная почва, точно вращающаяся сцена, выдвигая народные массы на передний план и унося вчерашних господ в преисподнюю»
[3264].
Рабочие — особенно столичные — действительно сыграли большую роль в Октябре. Давид Мандель подчеркивает, что «в тот период большевистская партия объединяла в своих рядах наиболее сознательную и решительную часть рабочего класса. Ту часть, которая могла представить себя стоящей во главе государства и даже без активной поддержки интеллигенции. Если Октябрьской революции не случилось бы без руководства партии, то без давления «снизу», со стороны рядовых рабочих-большевиков, на колеблющиеся «верхи» партии не было бы руководящей роли партии»
[3265].
Крестьянство повсеместно восприняло революцию, прежде всего, как начало реализации мечты о «черном переделе», ожидая только сигнала сверху на захват чужой земли. Не дождавшись, мужик сам начал решать аграрный вопрос. Причем наиболее активную роль в революции сыграли крестьяне в солдатских шинелях. Дан писал: «В те дни все помыслы, надежды, страсти миллионов крестьян на фронте были целиком поглощены мыслью о немедленном возвращении домой, а десятков миллионов крестьян в тылу — стремлением, тоже немедленно, приступить к «черному переделу»… Что действительно кровно привязывало крестьян к новой, «советской» власти, — это твердое сознание, что эта власть «своя», которая ни немедленной ликвидации войны, ни немедленному осуществлению «черного передела никаких препятствий ставить не будет»
[3266].
Усталость от безделья власти, от голодухи и преступности к октябрю была всеобщей. «Народ возненавидел все»
[3267], — записал в дневник Бунин.
Октябрьскую революцию невозможно объяснить без Ленина и той самой организации революционеров, с помощью которой еще в 1902 году он собирался перевернуть Россию.
Фактор Ленина был огромным. Зиновьев считал: «Октябрьская революция и роль в ней нашей партии есть на десять десятых дело рук товарища Ленина… не только своего главного политического вождя, практика, организатора, пламенного пропагандиста, певца и поэта, но и своего главного теоретика, своего Карла Маркса»
[3268]. Как говорил Молотов, «никто не верил, какая социалистическая революция может быть в России, а вот Ильич поверил и повел, и дисциплина оказалась, и преданность оказалась, и сила оказалась, и мозгов хватило. А другие не смогли. И всех покорил, всех расшиб… Выдержка колоссальная, а какая внутренняя сила!»
[3269]. И порой Молотов наизусть декламировал отрывки поэмы Пастернака «Высокая болезнь», которая, как ему казалось, наиболее ярко отражала масштаб фигуры вождя:
