Демократия в 1917 году противопоставлялась не диктатуре, а царизму и привилегированным классам, и «демократический лагерь» охватывал все трудящиеся массы и все левые партии, включая большевиков. В терминах 1917 года в Октябре власть брала демократическая сила.
Идеологические братья большевиков, эсеры и меньшевики долго не расставались с убеждением, что рано или поздно Ленин поймет невозможность управлять Россией в одиночку и призовет их к кормилу. Вследствие этого они ограничивали свою оппозиционность мирной агитацией, а порой — даже защищали большевиков от «происков буржуазной реакции».
На первых порах с правительством Ленина почти некому было бороться. Да и никто не спешил бороться, поскольку существовала стойкая уверенность, что большевики — калифы на час и продержатся максимум до Учредительного собрания. Продержались 74 года.
Но вместе с тем очевидно, что метод насильственной революции во имя диктатуры меньшинства привел к серьезной родовой травме нового режима, усилив предпосылки для создания привычек к деспотизму. Дан писал: «В таких условиях, при полной дезорганизации и значительном разрушении транспорта, вызванных беспорядочным бегством миллионов солдат с фронта и, в свою очередь, грозивших голодом и остановкой промышленности в городах, «советская власть» — и помимо «диктаторской» идеологии большевизма — не могла не стать при самом возникновении своем властью диктаторской. Встреченная тотчас же саботажем бюрократии и профессиональной интеллигенции, формированием «белых» армий, первыми вспышками надвигающейся гражданской войны, она в своей отчаянной и на девять десятых безнадежной борьбе с продовольственными, экономическими и административными затруднениями не могла не превращаться во власть террористическую»
[3289]. Миллионы людей, находившихся по разные стороны баррикад, у каждого из которых была своя правда, не пережили революционную эпоху, многие герои 1917 года сгинут в жерновах репрессий.
И только ценой колоссальных жертв большевикам удалось вновь собрать страну, восстановить разрушенное, запустить промышленный рост, вернуть уже Советскому Союзу статус великой державы, победить нацизм, проложить человечеству дорогу в космос. Чтобы затем опять разбиться о революцию 1991 года.
«Революция в своей фатальной диалектике пожирает своих отцов и детей, — справедливо замечал Бердяев. — Стихийная революция не знает благодарности, она никогда не воздает по заслугам. Эту последнюю миссию берет на себя история и историки»
[3290].
Дай бог, чтобы российские революции остались исключительно предметом исторических исследований.
Потому что еще одной революции наша страна может не пережить.
