Но в Петрограде были совсем иные виды. «Известия Московского Совета рабочих депутатов» призывали: «В тюрьму величайшего преступника, атамана разбойничьей шайки. Вот голос народа». 5 марта на заседании Временного правительства Керенский вносит вопрос: «О необходимости принятия мер для охранения царской семьи, находящейся в Царскосельском дворце, и замены коменданта означенного дворца лицом, назначенным от Временного правительства». Военному министру Гучкову было поручено «немедленно сместить комиссара Царскосельского дворца и командировать в Царское Село комиссара для выяснения мер, необходимых для охраны царской семьи, и обеспечить уход и врачебную помощь больному бывшему наследнику престола»
[438]. Внешне благородно, а по сути — арест.
Гучков не отказал себе в удовольствии — после того, как лично принял акт об отречении императора, — лично взять под караул императрицу и детей. «Злорадное любопытство влекло его во Дворец, чтобы насладиться страданиями беззащитной Женщины! — заметила ее фрейлина Юлия Александровна (Лили) Ден. — Это был отвратительный тип в больших очках с желтыми стеклами, скрывавшими его бегающие глазки. Мы с Марей крепко держались за Государыню, убежденные, что теперь все кончено. Она нежно поцеловала нас обеих и вышла из будуара в сопровождении Великого князя Павла Александровича»
[439].
Гучков явился в сопровождении Корнилова в половине второго ночи. Рассказывала княгиня Ольга Палей — жена великого князя Павла Александровича: «Стоят потупясь. Обоим было явно не по себе. Наконец Гучков решился.
— Нет ли у Ее Величества просьб, — спросил он.
— Есть, — сказала она. — Прошу вас, во-первых, освободить невинных людей, которых вы увели от нас и заперли в школе: князя Путятина, Гротена, Герарди, Татищева и других. А во-вторых, обеспечить мой госпиталь всем необходимым, чтобы дать нам возможность работать…
Когда Корнилов и Гучков уходили, великий князь сделал с ними несколько шагов.
— Ее Величество не стала вам жаловаться на охрану. Однако вот уже сорок восемь часов эти люди дерут горло и горланят песни. Да еще смеют открывать двери и заглядывать в комнаты. Не изволите призвать их к порядку? Черт-те что себе позволяют!
Корнилов и Гучков обещали уговорить охранников. Заставить — сил у них не было, приходилось пускаться на уговоры»
[440]. Но и слова больше ничего не стоили. Павел Александрович с грустью рассказывал дочери об изменившемся облике Александровского дворца. «Он стал совершенно неузнаваемым… В широких коридорах, покрытых мягкими пушистыми коврами, где раньше бесшумно скользили молчаливые слуги, теперь шатались толпы солдат в расстегнутых шинелях, грязных сапогах, в шапках набекрень, небритые, часто пьяные и всегда шумные»
[441].
Львов 6 марта уверял Алексеева, что Временное правительство разрешает все поставленные Николаем II вопросы «утвердительно, примет все меры, имеющиеся в его распоряжении: обеспечит беспрепятственный проезд в Царское Село, пребывание в Царском Селе и проезд до Романова на Мурмане»
[442]. Свою помощь предложили послы всех союзных миссий, которые писали Алексееву: «Мы, начальники союзных военных миссий, предлагаем, — при условии, что, по вашему мнению, правительство на это согласится и что будет принято решение об отъезде Его Величества в Царское Село, — сопровождать его до Царского Села». Алексеев возражал: «Полагаю, что эта поездка неудобна. Мне придется сноситься с Временным правительством, что может вызвать задержку отъезда Государя императора»
[443].
Информация о планах Николая II моментально просочилась в Петросовет, о чем Чхеидзе доложил Исполкому. После чего присутствовавший на заседании Керенский заявил, что если Исполком «решит окончательно арестовать Николая, Временное правительство сделает все, чтобы облегчить Исполнительному комитету выполнить эту задачу»
[444]. 7 марта в Исполком Совета приходит заявление от 84 его членов: «1) В широких массах рабочих и солдат, завоевавших для России свободу, существует крайнее возмущение и тревога, вследствие того что низложенный с престола Николай II Кровавый, уличенная в измене России жена его, сын его Алексей, мать его Мария Федоровна, а также все прежние члены дома Романовых на свободе и разъезжают по России и даже на театре военных действий, что является совершенно недопустимым и крайне опасным… Мы предлагаем Исполнительному комитету немедленно потребовать, чтобы Временное правительство безотлагательно приняло самые решительные меры к сосредоточению всех членов дома Романовых в одном определенном месте под надежной охраной народной Революционной армии»
[445].
Правительство вопрос о судьбе Николая II формально не обсуждало. Для Набокова было большой неожиданностью, когда 7 марта его пригласили в кабинет князя Львова в министерстве внутренних дел, где собрались члены Временного правительства и ВКГД. Решили арестовать императора и его супругу. «В сущности говоря, не было никаких оснований — ни формальных, ни по существу — объявлять Николая II лишенным свободы. Отречение его не было — формально — вынужденным. Подвергать его ответственности за те или иные поступки его в качестве императора было бы бессмыслицей и противоречило бы аксиомам государственного права… Я лично убежден, что «битье лежачего» — арест бывшего императора — сыграло свою роль и имело более глубокое влияние в смысле разжигания бунтарских страстей. Он придавал «отречению» характер «низложения», так как никаких мотивов к этому аресту не было указано»
[446].
Бубликов, принимавший непосредственное участие в процессе, свидетельствовал: «Понятно, что вопрос об аресте царя потребовал длительного обсуждения, тем более что и представлен он был Совету министров в совершенно сыром виде, как голая мысль. Сам факт ареста решено было именовать объявлением царя «лишенным свободы». На мой вопрос, как его именовать в третьем лице и при обращении, буде таковое потребуется, решили именовать «бывшим императором»
[447]. Правительство постановило: «1. Признать отрекшегося императора Николая II и его супругу лишенными свободы и доставить отрекшегося императора в Царское Село. 2) Поручить генералу Михаилу Васильевичу Алексееву предоставить для охраны отрекшегося императора наряд в распоряжение командированных в Могилев членов Государственной думы: Александра Александровича Бубликова, Василия Михайловича Вершинина, Семена Федоровича Грибунина и Савелия Андреевича Калинина»
[448].
