Впечатлительный домашний питомец внимательно прислушивался к разговору, и смотрел на омана так, что мне казалось, что слова про питомца, он Берсу ещё припомнит.
– Горожане планировали устроить праздник в честь годовщины открытия фонтанов и строительства набережной. Я уговорил их дождаться возвращения Ираидалы в столицу. К тому же, хотелось бы отметить отбитое нападение на столицу, которое только благодаря отличной работе всех сразу, обошлось без каких-либо жертв. Сегодня добавился ещё один повод для торжества, поэтому я открою для празднующих дворцовый сад, и я распорядился подготовить императорский фейерверк. – Чем больше говорит Берс, тем белее становится от злости майриме, впрочем, и Анаис от неё не далеко ушла. – Только поэтому своё наказание вы примете на следующий день после праздника. Каждая из вас получит по сорок ремней и будет сослана в старый дворец. Наказание будет публичным и с оглашением ваших проступков, поэтому предлагаю вам не терять времени и собрать свои вещи за эти три дня. После наказания вы этим заняться не сможете.
– Что? Ты не посмеешь так меня опозорить! Я твоя мать! – выкрикнула майриме.
– Старый дворец? – схватилась за горло Анаис. – Но там же... Бывшие наложницы живут без права выхода за стены дворца, нет ни слуг, ни рабынь, они сами делают всю грязную работу. Это же... Всё равно, что похоронить заживо! Вы обязаны обеспечить мою жизнь! Я лари! Я мать Марса!
– Лари Анаис, вы женщина, родившая Марса. Матерью для него стала другая. И когда вы собирались воспользоваться тем, что я под действием зелья, и пробраться в мою постель, вы не о сыне думали. Но вы правы, я не могу единолично принимать такое решение. Марс? – обратился берс к старшему сыну.
– Я согласен с вашим решением, отец. Оно справедливо. – Уверенно произносит Марс.
– Значит решено. – Кивает оман.
– Господин! – склоняется в поклоне один из евнухов. – Доставили портреты от князя Севера.
– Прекрасно, разместите их в тронном зале, я после завтрака подойду. – Кивает Берс.
– Портреты? – удивилась я.
– Князь во время нашей встречи попросил помочь с поисками его пропавшей племянницы. Он уверен, что она попала в империю и сейчас находится в одном из гаремов. Для опознания он прислал семейные портреты. Не желаешь посмотреть вместе со мной? – целует руку, глядя мне в глаза Берс.
– Оман Берс, я хоть и нахожусь почти в ссылке, но могу я надеяться хотя бы на толику уважения? – цедит слова сквозь сжатые губы Майхур. – Вы в присутствии матери и своих детей готовы устроить брачные игры с рабыней, которая, скорее всего, так же бесплодна, как и Анаис, ведь именно отваркой её отравила Абилейна, ваша любимица, которую вы выделяли перед всем гаремом, даже не могли оторваться от прелестей наложницы, чтобы отправить лекарей к Ираидале. И раз уж ей, за две проведённые в её покоях ночи, вы дарите украшения стоимостью в полгорода, то где ваша благодарность Анаис, согревавшей вас своим телом в попытках вернуть вам броню, сын?
– Вы зря напоминаете мне о том, как слеп и глуп я был потому, что доверял собственной матери. Ценность того сокровища, которого я лишился по собственной дури и чужой подлости, я прекрасно осознаю. Но я надеюсь, что пламя будет благосклонно к нам с алири. Если же нет... Моя алири сначала подарила мне двоих детей, а потом сохранила всех троих. – В голосе Берса начало пробиваться рычание.
– Не стоит. – Положила я ладонь на его руку.
– Далли...
– Впервые ведёт себя, как и надлежит рабыне в приличном доме! – яд у Майхур видимо от новостей о наказании и ссылке в старый дворец полился вообще без границ.
– Я не рабыня, Майхур. И никогда ею не была. – Я знаю, от чего вздрогнула Майхур, и знаю, что она сейчас видела. Мой фирменный взгляд, когда я ловила тех, кто пытался нагреть лапу на бизнесе Юсупова. – Рабство это не насильно одетый на твою шею ошейник, и не кандалы на твоих руках. И даже не те путы, которыми нас связывают чуждые нам законы. Рабство это гниль в душе, когда ради более жирного куска готов предать собственную плоть и кровь! Это когда любая мерзость оправдывается собственным благополучием. А пока этого нет, любой будет свободен.
– О чём ты говоришь? – не понимает она моих слов.
– О том, что прежде чем требовать соблюдения приличий, нужно самим их соблюдать. – Жестко обрывает её Барлик, и пусть многое из того что сказала Майхур для него просто слова, он услышал что она старается использовать боль моего прошлого, как оружие против меня же.
Майхур осекается и медленно переводит взгляд с Барлика на меня, на Берса, который сейчас смотрит только на меня, на Малис... И вот тут впервые я вижу в этих глазах страх.
– Господин, портреты, как вы и приказали, выставлены в тронном зале. – Доложил евнух, как-то странно поглядывая на Малис.
Даже Берс удивленно приподнял бровь, оторвавшись от разглядывания меня.
– Что-то уже успела натворить? – спросил он у Малис.
– Ну... Если преподнести маме платье в подарок это "натворить", то да. – Рассмеялась она.
– Малис, тебе жалко завтрака для отца? – притворно вздохнул Берс.
К счастью, пытка завтраком быстро закончилась. Впрочем, неловко себя, похоже, чувствовала только я. Анаис старательно изображала горе отвергнутой женщины, Майхур преданной матери. Последняя вообще вкушала с видом королевы перед казнью.
После завтрака мы пошли в тронный зал. Бывшая майриме омана и лари Анаис шли позади всех, но, тем не менее, от желания утолить любопытство не отказались. Я сама шла рядом с оманом, мне просто не оставили выбора, предложив руку. И я приняла её без каких-либо раздумий.
Слова майриме об Анаис и Абилейне меня не затронули. Это как в начале отношений с мужчиной, ты не испытываешь ревности к его прошлым увлечениям. Для меня эти женщины были именно таким отголоском прошлого.
А ещё я знала, что Ираидала, прежняя, испытавшая столько боли и горя, не погибла, а вполне себе счастлива, и заслуженно счастлива. А мне выпал шанс на обломках такого горького прошлого выстроить настоящее. Настоящее, которое уже наполнилось любовью моих детей и их счастьем. И возможно...
Я взглянула на Берса и встретилась с его взглядом, взглядом полным тёмного пламени и лестного для любой женщины желания.
– Дивный цветок сокровенного сада,
Для сердца моего и взгляда услада,
Лишь рядом с тобою душа оживает,
И смысл бездумную жизнь наполняет.
От того, что ты рядом постоянно пьянея,
Даже надежде поверить не смею.
Я сотни сравнений пытаюсь найти,
Но только "моя" словно крик из души. – Склонился к моему уху и негромко произносит оман, вызывая моё удивление.
В зал я захожу, смущённо улыбаясь. Но стоит сделать пару шагов, и я словно натыкаюсь на ледяную стеклянную стену. Словно сильнейший удар в солнечное сплетение и одновременно по ушам. Воздух перестаёт поступать, не могу сделать и вдоха, горло и грудь горит огнём, грудь раздирает, словно чудовищными когтями.
