Да и из дворца его жители, по крайней мере наложницы, майриме и лари, особенно не выходили. Только изредка и в каретах. Для всего остального были слуги. Это я пошла сама на рынок за бисером, а потом бегала смотреть, как идут работы и поливать цветы. Несоответствие собственного поведения с тем, как вели себя остальные, кольнуло неприятным предчувствием, но если бы я что-то сильно нарушала, Фарли и Гульниза меня давно предупредили бы. К тому же я всегда была под охраной и с сопровождением.
Дома здесь были сложены из камня и обмазаны глиной. От земли, где даже при такой жаре из-за слишком близкого расположения зданий друг с другом, всё время была сырость, по стенам ползли пятна, то ли плесени, то ли лишайника. Крыша одного дома, была полом для другого, вдоль стен вились узкие лестницы из того же камня и глины. Упасть с такой лестницы и переломать себе всё на свете, было легче лёгкого, перил тут никаких не было и в помине. Тут же поперёк улицы были растянуты верёвки, на которых сушилось бельё, в основном коричневого, линялого красного и черного цветов.
Выходящие из домов при нашем появлении женщины перешептывались. Их было так много и почти все, одетые в черные одежды.
– Это улица ведёт к порту, и даже название у неё какое-то есть. Но его никто не помнит. Все зовут этот район вдовий квартал. – Вдруг начал говорить мастер Азуф. – именно отсюда всегда больше всего новобранцев в корпуса бессмертных. А женщины, что живут здесь, почти всю жизнь не снимают траур. Сначала, как дочери или сестры павших, потом как рано овдовевшие жёны, и в конце, уже как матери, потерявшие сыновей. Бессмертным платят хорошее жалование, вот и идут мальчишки, желая вырваться из нищеты. После смерти бессмертного, его семье выплачивается его месячное жалование, вместе с письмом от имени омана. И на этом о семье погибшего забывают. Работы для женщины не так много, родня тоже или здесь живёт, или вообще её нет. Вот и выживают, как могут.
– Но как же так... Ведь их сыновья, отцы, братья и мужья, все погибли на войне! Оман же должен... – никак не могла я принять эту действительность.
– Никому и ничего оман не должен! – жёстко перебил меня мастер.– Погибать по его воле, долг каждого бессмертного! Пока воин на службе господин заботится о нём. Жалованье и доля военной добычи отдается бессмертным без задержек. А что происходит потом, всё на воле пламени.
Увидев просвет между домами и волны красно-розового цвета, я обрадовалась, думая что вырвусь из этой душащей своей безысходностью и обреченностью атмосферы. От увиденного я даже, кажется, забыла, почему я сюда пошла.
А сейчас я увидела эту причину во всей красе. С этой стороны город находился в глубокой бухте. Выдающиеся далеко в море два острых мыса, словно стремящихся друг другу на встречу, напоминали рога или полумесяц с сильно сведенными краями. Дальше высился отвесный склон дворцового плато. С этой стороны он вовсе выглядел неприступным уступом. Это мне Фарли подсказала, что там наверху дворец.
Вся бухта была усеяна какими-то обломками, торчащими из воды. Я с удивлением видела, как от кораблей, стоящих на якорях далеко в море, к берегу плывут люди с какими-то пузырями над головами.
– Это пловцы-носильщики. – Начал пояснять мне кто-то из старших кварталов. – В основном местные подростки и молодые мужчины. На головах у них специальный узел, внутри которого груз не промокнет, даже если такой носильщик утонет.
– Утонет? – переспросила я.
– Всё дно усеяно мусором, обломками, камнями. А течение здесь неспокойное и коварное. Пловца может закрутить и ударить о какой-нибудь обломок. Или сил доплыть не хватит. – Продолжали мне объяснять и от спокойствия тона, каким мне рассказывали весь этот ужас, становилось только хуже. – Но за эту работу купцы щедро платят. На лодках здесь не пройти. Вот и высаживаются в дне пути и ведут корабль сюда. Тот кто идёт по суше спускается к морю и нанимает пловцов. И потом только принимает товар. Здесь таких носильщиков всегда легко найти, хоть и рискуют каждый день. Многие гибнут.
В это время на море поднялась волна, и несколько белых пузырей начали скакать вверх-вниз, борясь с течением. Не желая смотреть на эту страшную картину, я развернулась спиной к морю. И увидела те самые шатающиеся кварталы.
Жилища, понастроенные, как бог на душу положит и из того, что подвернулось под руку, располагались ярусами друг на друге. Я видела дом, собранный из обломков досок, а на нем стоял другой, у которого две стены были из тех же досок, одна из камня, а одна из глины. Был и дом, две трети которого вовсе не имели под собой опоры. Даже сейчас слышался отчётливый скрип. А ночью, когда был сильный ветер с моря, или вовсе начинался шторм, все эти конструкции начинало трясти.
За этими домами, был второй ряд таких же сооружений. Он располагался на небольшом уступе и ютился вплотную к отвесному склону дворцового плато. Я сделала всего лишь шаг в ту сторону, и передо мной вырос евнух.
– Достаточно, лари! Вы и так уже по грани ходите, вам не стоило сюда приходить, а дальше и вовсе запрещено проходить. – Остановил меня он предупреждением, что я сильно нарушаю границы дозволенного.
– Не расставайтесь, лари. – Попытался подбодрить меня один из старших кварталов. – Так выглядят трущобы.
– Так выглядит позор любого правителя! – в сердцах почти выкрикнула я. – Пойдёмте. Нам пора возвращаться.
Чувство радости и восхищения от праздника на площадях улетучилось, словно его и не было.
– Госпожа, у вас лицо мрачнее штормовой тучи. – Попыталась успокоить меня Фарли.
– У меня почти не осталось денег. Всего около ста пятидесяти монет со смертных. Но их ни на что не хватит. – Призналась я в своих мыслях.
Попрощавшись с провожатыми, я направилась во дворец. Добравшись до детских комнат, я столкнулась с Абилейной.
– Говорят ты шлялась в нищих кварталах? Подыскивала себе место или детство вспоминала? – слащаво произнесла она достаточно громким голосом, чтобы слышали слуги, у которых, как специально, нашлись дела именно здесь и сейчас.
– Судя по твоим манерам, чтобы вспомнить детство, тебе самой придётся идти в бордель. Но ты не переживай. Оман добрый, он и таких принимает. – Ответила ей.
– Да как ты посмела, дрянь! – взвыла наложница и, растопырив пальцы с ногтями, попыталась вцепиться мне в лицо.
Уж не знаю, в каких условиях росла Ираидала, а у меня во дворе во времена моего детства драться умели все. А меня, девочку с хорошими отметками и бабушкой пекущей вкуснющие пироги, учил драться старший брат моего одноклассника, которому я помогала с домашней работой и на контрольных. Парень в своё время "подрабатывал" рэкетом на рынке. Так что удар он мне поставил на ура.
Отбив руки с растопыренными пальцами в сторону, я со всей силой врезала Абилейне в солнечное сплетение. Заставив согнуться и упасть, хватая воздух.
– Нападение на лари, Абилейна. – Спокойно объясняла я наложнице. – Это двадцать ударов ремнём и нижний гарем, где ты будешь работать. С этого момента, ты прислуга.
