– Вот и славно.
– Я не помню, что это было, но знаю, что виновата именно я.
– Не будем искать виноватых.
– Я вспомнила, – улыбнулась она. – Но я не изменяла тебе. Правда, Дэвид? Это невозможно. Я не могу тебе изменить – ты сам знаешь. Как ты мог сказать такое? Почему ты так сказал?
– Хорошо, не изменяла.
– Конечно, не изменяла. И мне жаль, что ты сказал это.
– Я не говорил этого, чертенок.
– Значит, кто-то еще. Но я оставалась верна тебе. Просто я сделала то, что собиралась. А где Марита?
– Думаю, в своей комнате.
– Я рада, что наконец пришла в себя. Как только ты простил меня, я снова стала самой собой. Но лучше бы виноват был ты, а я тебя простила. Теперь мы снова такие, как прежде, правда? И я не погубила того, что у нас было.
– Да.
Она снова заулыбалась.
– Вот и хорошо. Я схожу за ней. Ты не против? Она очень переживала за меня, пока ты не вернулся.
– Неужели?
– Я все говорила и говорила. Я вообще слишком много говорю. Она ужасно хорошая, Дэвид. Ты бы понял это, если бы получше узнал ее. Она была так добра ко мне.
– Черт бы ее побрал.
– Нет. Ты все простил, помнишь? Не начинай заново. Обещаешь? Мне слишком неловко. Честно.
– Хорошо, приведи ее. Она обрадуется, узнав, что тебе лучше.
– Я знаю, но и ты должен постараться, чтобы ей было хорошо.
– Ну разумеется. А что: ей тоже плохо?
– Ей было плохо, оттого что было плохо мне. Когда я поняла, что изменила тебе. Со мной никогда такого не было, ты же знаешь. Сходи, приведи ее, а то она волнуется. Хотя нет, не беспокойся, я сама схожу.
Кэтрин пошла за Маритой, и Дэвид проводил ее взглядом. Ее движения стали живее и свободнее, и голос уже напоминал голос прежней Кэтрин. Когда она вернулась, на губах ее играла улыбка и голос звучал почти как всегда.
– Марита будет через минуту, – объявила она. – Она прелесть, Дэвид. Как хорошо, что она с нами.
Вошла девушка, и Дэвид сказал:
– Мы ждали тебя.
Она взглянула на Дэвида и отвела взгляд. Потом опять посмотрела на него и, выпрямившись, проговорила:
– Простите, что задержалась.
– Ты чудесно выглядишь, – сказал Дэвид.
Она и в самом деле была очень хороша, но никогда ни у кого он не встречал еще таких грустных глаз.
– Приготовь ей коктейль, Дэвид, – сказала Кэтрин. – Я уже выпила два бокала, – сообщила она Марите.
– Я рада, что тебе лучше, – сказала девушка.
– Это Дэвид вернул меня к жизни. Я все рассказала ему. Сказала, как это было прекрасно, и он все отлично понял. И даже одобряет.
Девушка посмотрела на Дэвида, и он заметил, как она прикусила верхнюю губу, и прочитал в ее взгляде все, что она хотела сказать.
– В городе было пасмурно. Я вспоминал, как мы купались, – сказал Дэвид.
– Ты не представляешь, какую возможность ты упустил, – сказала Кэтрин. – Ты пропустил все самое интересное. Я хотела этого всю свою жизнь, и наконец я сделала это и очень рада.
Марита рассматривала свой бокал.
– Самое замечательное то, что я теперь чувствую себя по-настоящему взрослой. Правда, это сильно выматывает. Конечно, я сама этого хотела, и я сделала это, и я пока новичок в этой области, но это лишь пока.
– Сделаем скидку на неопытность, – сказал Дэвид и, воспользовавшись моментом, добавил с напускным весельем: – А ты можешь говорить о чем-нибудь другом? Извращения скучны и к тому же старомодны. Я не встречал людей нашего круга, которые всерьез увлекались бы этим.
– Наверное, это интересно только в первый раз, – предположила Кэтрин.
– И только самим участникам. Остальным это чертовски скучно, – заметил Дэвид. – Ты согласна, наследница?
– Ты называешь ее наследницей? – спросила Кэтрин. – Какое забавное имя.
– Ну я же не могу называть ее «ваше высочество». Ты согласна, наследница? Насчет извращений?
– Мне всегда казалось это глупым. Напрасно люди придают этому так много значения. Девушки занимаются такими вещами, только когда у них нет ничего получше.
– В первый раз все кажется интересным, – сказала Кэтрин.
– Да, – сказал Дэвид. – Но ведь ты не будешь всю жизнь рассказывать о первой прогулке верхом в Стипльчез-парке или о том, как ты сама, без всякой помощи, управляла самолетом, полностью оторвавшись от земли, высоко в небесах?
– Я поняла, – сказала Кэтрин. – Посмотри на меня. Мне уже стыдно.
Дэвид обнял ее рукой.
– Не надо стыдиться, – сказал он. – Просто вспомни, как старушка наследница стала бы делиться воспоминаниями о том, как она села в самолет – сама, в самолет – и как не было ничего между ней и землей – вообразите себе: землей с большой буквы «З», и это был ее самолет, и они могли разбиться на мелкие кусочки, и она, и ее самолет, и тогда она потеряла бы свои деньги и свое здоровье, и свой разум, и саму жизнь свою с большой буквы «Ж», и своих близких, или тебя, или меня, или Иисуса – все с большой буквы, если бы она «разбилась» – слово «разбилась» возьми в кавычки.
– Ты когда-нибудь управляла самолетом, наследница?
– Нет. Теперь уже и незачем. Я хочу выпить еще. Я люблю тебя, Дэвид.
– Поцелуй ее так же, как в прошлый раз, – сказала Кэтрин.
– Потом, – сказал Дэвид. – Сейчас я занимаюсь коктейлями.
– Как же я рада, что мы все помирились и теперь у нас все замечательно, – сказала Кэтрин.
Сейчас она была весьма оживлена, в ее голосе почти не было напряжения, он стал таким, как всегда.
– Я забыла про сюрприз, который наследница купила сегодня утром. Пойду схожу за ним.
Когда Кэтрин ушла, девушка взяла Дэвида за руку, крепко сжала ее, поднесла к губам и поцеловала. Они сидели и смотрели друг на друга. Словно в рассеянности, она гладила его руку, потом переплела свои пальцы с его пальцами и затем отняла руку.
– Нам не нужно разговаривать, – сказала она. – Или ты хочешь, чтобы я произнесла речь?
– Нет. Но иногда нам все же придется разговаривать.
– Ты считаешь, мне лучше уехать?
– Да, если ты умная девушка.
– Тогда поцелуй меня, пожалуйста. Чтобы я знала, что мне все-таки можно остаться.
Вошла Кэтрин в сопровождении молоденького официанта, который нес на подносе большую банку черной икры в чаше со льдом и тарелку с тостами.
– Какой чудесный поцелуй, – сказала она. – Теперь, когда все это видели, мы можем больше не опасаться скандала или чего-то в этом роде. Они там режут яйца и лук, сейчас принесут.
