– Как-нибудь побродим вместе.
– Месье, – только и сказала она.
– Ороль ревнив?
– Sans blague
[39]. Я передам двум прекрасным леди, что вы отправились купаться.
– Спрячьте икру подальше от Ороля, – сказал Дэвид. – А bientôt, chère Madame
[40].
– А tout à l’heure, Monsieur
[41].
***
Он выехал на черную блестящую дорогу, бежавшую среди сосен, и с наслаждением крутил педали, вдыхая запах нагретой солнцем смолы и запах моря, долетавший сюда с легким бризом. Он выгнул спину и слегка напряг руки, пытаясь войти в ритм; одолевая подъем за подъемом, он миновал камни с обозначением стометровок, затем – столб с красным верхом, обозначающий первый километр, затем – столб второго километра. На мысу дорога шла под уклон вдоль берега моря. Дэвид остановил велосипед и, вскинув его на плечо, начал спускаться по тропинке к пляжу. Внизу он поставил велосипед под сосной, источавшей сладкий смоляной дух, спустился к прибрежным камням, разделся, прижал рубашку, шорты и кепку сандалиями и нырнул с камней в глубокое чистое холодное море. Потом всплыл наверх, ориентируясь на дрожащие блики света, вытряхнул воду из ушей и поплыл дальше в море. Там, на открытой воде, он лег на спину и покачивался на волнах, разглядывая небо и первые белые облачка, принесенные бризом.
Наконец он поплыл назад к ущелью, вскарабкался на темно-красные камни и уселся там на солнце, всматриваясь в морскую даль. Он наслаждался своим одиночеством и радовался тому, что выполнил задуманное на сегодняшний день. Но вскоре одиночество стало его тяготить, и он вспомнил о девушках и затосковал по ним: не по кому-то из них двоих, а по обеим сразу. Он начал думать о них, но не о том, что такое любовь или увлечение или ответственность, или о том, что случилось и что произойдет с ними потом и какие сложности могут возникнуть, и не о том, как же ему теперь себя с ними вести, а просто о том, как сильно ему их не хватает. Он тосковал по каждой из них и по обеим сразу и хотел их обеих.
Греясь на камнях под солнечными лучами, он думал о том, что это неправильно – желать их обеих, но ничего не мог с собой поделать. «Кого бы ты ни выбрал, это не может кончиться хорошо, – говорил он себе, – но и так, как сейчас, продолжаться не может. И не вздумай возлагать вину на тех, кого любишь, или пытаться распределить ее на всех. Вина каждого из вас в свое время будет отмерена, и не тобой».
Он смотрел в воду, тщетно пытаясь понять, что происходит. Хуже всего то, что случилось с Кэтрин. Плохо и то, что его самого потянуло к другой женщине. Ему не надо было погружаться в глубины подсознания для того, чтобы понять, что он по-прежнему любит Кэтрин, и что любить двух женщин одновременно неправильно, и что это не может закончиться хорошо. Он еще не понял, каким кошмаром все это может обернуться, но то, что это – начало конца, понимал совершенно ясно. «Вы трое как шестеренки, вращающие одно колесо, – говорил он себе, – и одну из них точно заклинило.
Дэвид нырнул в холодную прозрачную воду, где он уже ни о ком не тосковал, затем вынырнул, тряхнул головой и поплыл вдаль, потом развернулся и поплыл обратно к пляжу.
Не вытираясь, Дэвид оделся, сунул кепку в карман, взял велосипед, поднялся по тропинке наверх и покатил по дороге. Давно не тренированные мышцы бедер ослабели, он сразу почувствовал это, поскольку дорога шла в гору и ему приходилось изрядно налегать на педали. Потом начался длинный спуск, и он почти без усилий скатился вниз по темной блестящей дороге, немного притормаживая ручным тормозом на поворотах, потом свернул к гостинице и въехал на задний двор, где за деревьями сверкало по-летнему синее море.
Девушки еще не вернулись. Дэвид принял душ, надел свежую рубашку и шорты и отправился в бар, где уже красовалось новое зеркало. Он подозвал племянника хозяина, попросил принести лимон, нож и лед и научил его, как нужно готовить коктейль «Том Коллинз». Потом уселся на табурет у барной стойки и, подняв бокал, посмотрел на себя в зеркало. «Не уверен, что четыре месяца назад я стал бы пить с тобой, парень», – подумал он. Официант принес «Eclaireur de Nice»
[42]. Дэвид огорчился, что девушки еще не вернулись, и с нетерпением ждал их возвращения. Время шло, их все не было, и он начал тревожиться.
Когда они наконец вошли, он отметил, что Кэтрин очень оживлена и взволнована, а Марита, напротив, тиха и словно чего-то стыдится.
– Привет, милый, – сказала Кэтрин. – О, смотрите, зеркало. Они все-таки повесили его здесь. Хорошее зеркало. Только слишком явно отражает недостатки. Скоро ленч – я пойду приведу себя в порядок. Извини, что мы задержались.
– Мы зашли выпить в городе, – сказала девушка Дэвиду. – Извини, что заставили тебя ждать.
– Выпить? – спросил Дэвид.
Девушка подняла два пальца. Потом потянулась к нему, поцеловала и ушла. Дэвид снова углубился в чтение газеты.
Когда Кэтрин вернулась, на ней была уже голубая льняная рубашка, которая так нравилась Дэвиду, и брюки.
– Надеюсь, ты не сердишься, милый, – сказала она. – В общем, это даже не наша вина. Я увидела Жана и пригласила с нами выпить. Он согласился и вообще был очень любезен.
– Ты имеешь в виду парикмахера?
– Жана. Конечно, его. Разве у меня есть в Каннах другой Жан? Он очень милый и, кстати, спрашивал о тебе. Можно мне мартини, милый? В городе я выпила только один бокал.
– Ленч, должно быть, уже готов.
– Только один бокал, милый. Мадам подождет, ведь у них нет других постояльцев.
Дэвид, потянув время, смешал два коктейля. Вошла Марита. На ней было белое блестящее платье, вид у нее был прохладный и свежий.
– Можно мне тоже, Дэвид? Сегодня так жарко. Как ты провел день?
– Оставалась бы дома и присматривала за ним, – сказала Кэтрин.
– У меня все нормально. Вода в море очень хорошая.
– Какие выразительные эпитеты. Необычайно яркое, живое описание, – заметила Кэтрин.
– Прости.
– Тоже клевое слово. Объясни своей новой девушке, что такое «клево». Она не знает американизмов.
– Мне кажется, я знаю, что оно значит, – сказала девушка. – Это третье слово из «Yankee Doodle Dandy»
[43]. Кэтрин, не сердись на меня, пожалуйста.
– Я не сержусь. Просто два дня назад, когда ты сама меня завлекала, все было клево, а сегодня, стоит мне прикоснуться к тебе, как ты начинаешь смотреть на меня так, будто я не знаю, что такое.
