– В этих местах Джума однажды ранил его и убил его askari
[50].
– Когда это было?
– Он говорит, пять лет назад. Но это весьма приблизительно. Потому что Джума сказал, что ты тогда был еще в утробе матери.
– И с тех пор слон ходит один?
– Джума, говорит, что да. Он его с тех пор не видел. Только слышал о нем.
– Большой он?
– Бивни у него фунтов по двести. Мне такие не попадались. Джума говорит, что лишь однажды видел слона больше этого, и тоже в этих местах.
– Я немного посплю, – сказал Дэвид. – Надеюсь, завтра я смогу идти быстрее.
– Ты отлично держался, Дэви, – сказал отец. – Я просто гордился тобой. И Джума тоже.
Ночью, после восхода луны, Дэвид проснулся и подумал, что нисколечко они им не гордились, разве что той ловкостью, с которой он подбил двух птиц. Тогда ночью он нашел слона, убедился, что оба его бивня целы, вернулся к отцу и Джуме и вывел их на след. Вот этим его поступком они точно гордились. Но как только началось утомительное преследование, он стал для них обузой, из-за него все дело могло сорваться, так же как из-за Кибо в ту ночь, когда они подкрадывались к слону. Дэвид понимал, что и отец, и Джума проклинают себя за то, что не отправили его в шамбу, когда это было еще возможно. Бивни слона весили по двести фунтов каждый. Как только бивни слона достигли размера больше среднего, слон превратился в предмет охоты, и сейчас они трое собирались убить его. Дэвид не сомневался в том, что они его убьют, потому что он, Дэвид, сумел-таки продержаться весь этот день, хотя и выбился из сил уже к полудню. Наверное, поэтому отец и сказал, что они гордятся им. И все же Дэвид понимал, что в этой гонке за слоном он абсолютно бесполезен, без него им было бы куда легче. Сколько раз за прошедший день мальчик пожалел о том, что сказал им про слона, а после полудня пожалел, что вообще его встретил. Но потом, лежа без сна лунной ночью, он уже ни о чем не жалел.
Все утро, работая над рассказом, Дэвид пытался как можно точнее вспомнить свои чувства и все, что случилось в тот день. Задача осложнялась тем, что на те его чувства накладывались более поздние переживания. Детали природы он помнил очень ясно, так же как и утро того дня, когда они продолжили изнурительный поход, и ему удалось передать все это на бумаге. Но его мысли и чувства, связанные со слоном, стали камнем преткновения, и Дэвид понял, что этот эпизод нужно на время оставить, чтобы потом приступить к нему на свежую голову. Тогда он по крайней мере сможет понять, получился этот кусок или нет. Но сделать это нужно сегодня же. Он уже вспомнил в общих чертах свои переживания, но слишком устал для того, чтобы вспомнить все хорошенько.
Мыслями он все еще был там, с Джумой и отцом, когда убрал тетради с рукописью в портфель и вышел на террасу, где под сосной лицом к морю сидела Марита. Дэвид, как всегда, был босиком, и девушка не услышала его шагов. Дэвид постоял, с нежностью глядя на нее, потом вспомнил об их нелепом уговоре и направил стопы в комнаты, где жили они с Кэтрин. Кэтрин не было. Африка и все, что там происходило, было живым и настоящим; все, что происходило здесь, казалось фальшивым и нереальным, поэтому Дэвид вернулся на террасу поговорить с Маритой.
– Доброе утро, – сказал он. – Не видела Кэтрин?
– Она куда-то уехала. Просила передать тебе, что скоро вернется.
Внезапно этот мир перестал казаться ему нереальным.
– А ты не знаешь, куда она поехала?
– Нет. Она взяла свой велосипед.
– Бог мой, она же не ездила на нем с тех пор, как мы купили «бугатти».
– Она мне так и сказала. Видно, решила вспомнить старые времена. Как прошло утро?
– Пока не знаю. Завтра будет ясно.
– Позавтракаешь?
– Не знаю. Уже поздно.
– Лучше все же позавтракать.
– Пойду приму душ, – сказал Дэвид.
Он принял душ, и когда начал бриться, пришла Кэтрин. На ней были старая рыбацкая блуза, купленная в Гро-дю-Руа, и короткие льняные брюки, обрезанные по колено. Она вспотела, ее рубашка вымокла насквозь.
– Чудесно, – сказала она. – Но я совсем забыла, как на подъеме болят мышцы бедер.
– И сколько ты накрутила, чертенок?
– Шесть километров. Все бы ничего, но здесь постоянно едешь то в гору, то под гору.
– В такую жару невозможно кататься, разве что ранним утром, – сказал Дэвид. – Я рад, что ты опять начала кататься.
Кэтрин уже стояла под душем. Выключив воду, она вышла из ванной и, приблизившись к Дэвиду, сказала:
– Посмотри, какие мы оба темные. Получилось в точности так, как мы хотели.
– Ты темнее.
– Не намного. Ты тоже ужасно темный. Посмотри, как мы смотримся вместе.
Они стояли, прислонившись друг к другу, и смотрели на себя в большое дверное зеркало.
– О, тебе нравится, как мы выглядим, – сказала она. – Это хорошо. Мне тоже. Потрогай здесь, и сам увидишь.
Она выпрямилась, и он накрыл рукой ее груди.
– Я надену обтягивающую блузку, чтобы ты мог угадывать, о чем я думаю, – сказала она. – Забавно, в мокром виде наши волосы кажутся совсем бесцветными. Они бледные, точно морские водоросли.
Она взяла расческу и зачесала волосы назад – так, словно только что вышла из моря.
– Сегодня я буду ходить так, – сказала она. – Эта прическа была у меня весной в Гро-дю-Руа.
– Мне нравится, когда челка спадает на лоб.
– Нет, челка мне надоела. Но ради тебя я готова причесаться как угодно. Может быть, съездим в город и позавтракаем где-нибудь в кафе?
– А ты еще не завтракала?
– Нет. Я хотела дождаться тебя.
– Хорошо, давай позавтракаем. Я тоже проголодался.
Они отлично позавтракали, заказав себе кофе с молоком, бриоши с клубничным вареньем и омлет с ветчиной.
– Ты не хочешь съездить вместе со мной к Жану? Я собиралась сегодня помыть у него голову и заодно постричься.
– Я подожду тебя здесь.
– Ну пожалуйста, поехали. В прошлый раз ты согласился, и все получилось очень хорошо.
– Нет, чертенок. Один раз я уступил тебе, но больше не буду. Это все равно что сделать татуировку. И не проси.
– Какая тебе разница, что подумают люди? Тебя должно интересовать только мое мнение. Я просто хочу, чтобы мы были одинаковыми.
– Мы не можем быть одинаковыми.
– Можем, если ты этого захочешь.
