– Но ты сам все и запутал, – возразила Кэтрин. – Разве ты не видишь? Ты мечешься туда-сюда, от одного рассказа к другому вместо того, чтобы последовательно заниматься описанием нашего путешествия, которое для всех нас так много значит. У тебя так хорошо получалось, а ты взял и на самом интересном месте все бросил. Кто-то должен был тебе сказать, что твои рассказы – всего лишь повод для того, чтобы уклониться от выполнения своего долга.
Марита опять посмотрела на него, Дэвид понял ее взгляд и сказал:
– Мне нужно привести себя в порядок. Ты пока расскажи о своих планах Марите, я скоро вернусь.
– У нас есть и другие темы для разговоров, – сказала Кэтрин. – Прости, если я говорила с вами слишком резко. На самом деле я очень счастлива за вас.
Стоя под душем и одеваясь, Дэвид прокручивал в голове разговор с Кэтрин. Вечер был прохладный, и он надел свежевыстиранную рыбацкую блузу.
Марита сидела в баре и листала «Vogue».
– Кэтрин ушла к тебе в кабинет, – сказала она.
– Как она?
– Откуда мне знать, Дэвид? Она теперь великий издатель. С сексом покончено. Он ее больше не интересует. Говорит, это были детские игры. Теперь она сама не понимает, как это могло ее интересовать. Правда, она сказала, что, возможно, когда-нибудь заведет роман с другой женщиной. О другой женщине она распространялась довольно долго.
– Господи, мог ли я когда-то представить, что все так закончится?
– Не терзай себя. Как бы там ни было, я тебя люблю, и завтра ты снова будешь писать.
Вошла Кэтрин.
– Вы прекрасно выглядите: мне есть чем гордиться. У меня такое чувство, словно вы – мое творение. Он был сегодня на высоте, Марита?
– Мы хорошо пообедали, – сказала Марита. – Пожалуйста, Кэтрин, оставь этот тон.
– О, я знаю, он прекрасный любовник, – сказала Кэтрин. – Здесь он всегда на высоте. У него это получается не хуже, чем готовить мартини, плавать, кататься на лыжах или управлять самолетом. Сама я не видела, но, судя по отзывам, летчик он превосходный. Наверное, это похоже на акробатику и, вероятно, так же скучно. Хотя… нет, не знаю, не спрашивала.
– Как мило, что ты позволила нам провести этот день вместе, – сказала Марита.
– Вы можете провести вместе всю оставшуюся жизнь. Если не осточертеете друг другу. Вы оба мне больше не нужны.
Дэвид смотрел на нее в зеркало. Она выглядела спокойной, красивой и абсолютно нормальной. Он заметил печальный взгляд Мариты, обращенный на Кэтрин.
– Однако мне приятно общаться с вами, и я бы послушала, что вы скажете, если вы, конечно, соблаговолите открыть рот.
– Как поживаешь? – сказал Дэвид.
– Отличная попытка поддержать беседу. Поживаю очень хорошо.
– Есть еще какие-то планы?
Ему казалось, что он кричит вслед уходящему кораблю.
– Только те, о которых я рассказала. У меня теперь и так по горло работы.
– А что за чушь ты болтала про другую женщину?
Марита толкнула его под столом, и он наступил ей на ногу.
– Это не чушь. Я хочу завести себе новую подружку, чтобы понять, не упустила ли я чего-нибудь. Такое вполне возможно.
– Время от времени все ошибаются, – сказал Дэвид, и Марита снова толкнула его.
– Я хочу убедиться во всем на собственном опыте, – сказала Кэтрин. – Теперь я достаточно искушена, чтобы сделать правильные выводы. Можешь не бояться за свою темноволосую девушку. Она совершенно не в моем вкусе. Это твоя девушка. Это то, что тебе надо, но меня увольте. Любовь уличного мальчишки меня не привлекает.
– Ну что ж, пусть я уличный мальчишка… – начала Марита.
– Я могла бы назвать это иначе, но решила держаться в рамках приличий.
– И все же я в большей степени женщина, чем ты, Кэтрин.
– Ну-ну. Продемонстрируй Дэвиду свои «мальчишеские» штучки. Ему понравится.
– Дэвид знает меня как женщину.
– Чудесно, – сказала Кэтрин. – Рада, что вы наконец обрели дар речи. Беседовать все же приятнее, чем молчать.
– В тебе вообще нет ничего женского, – сказала Марита.
– Ну и что? Я знаю это и много раз пыталась объяснить это Дэвиду. Разве нет, Дэвид?
Дэвид посмотрел на нее и промолчал.
– Я говорила тебе об этом, Дэвид?
– Да.
– Я говорила ему об этом, и в Мадриде я вывернулась наизнанку, чтобы быть девушкой, – кстати, это меня и доконало. Теперь со мной покончено. Вы нормальные юноша и девушка, вам не нужно меняться и ломать себя, а я другая. Я вообще уже ничто. Единственное, чего я хочу, – это чтобы вы с Дэвидом были счастливы. Все остальное не имеет значения.
– Я знаю и стараюсь объяснить это Дэвиду, – сказала Марита.
– Хорошо. Я, в свою очередь, избавляю тебя от всяких обязательств по отношению ко мне. Никто никому ничем не обязан. Так что имей это в виду. Я прошу тебя только об одном: будь счастлива и сделай счастливым Дэвида. Ты можешь, а я нет и хорошо понимаю это.
– Ты прекрасная девушка, Кэтрин, – сказала Марита.
– Я вечно проигрываю еще до того, как игра началась.
– Неправда, – сказала Марита. – Это я такая. Я была такой глупой и так ужасно себя вела.
– Ты никогда не была глупой. И всегда говорила только правду. Ладно, давай оставим этот разговор и будем просто подругами. Это возможно?
– Я с радостью, если ты сама считаешь это возможным.
– Я хочу этого. И не нужно разыгрывать трагедию. Ты, Дэвид, можешь не торопиться с книгой: пиши в своем темпе. Ты же знаешь, я хочу только одного – чтобы ты писал как можно лучше. Собственно, с этого мы и начали разговор. Теперь я уже ни на чем не настаиваю.
– Ты устала, – сказал Дэвид. – Мне кажется, ты вообще сегодня не обедала.
– Может, и не обедала. А может, обедала. Как ты считаешь: мы можем забыть обо всем и остаться подругами? – спросила она Мариту.
«Итак, они подруги, – думал Дэвид. – Знать бы только, что такое в ее понимании “подруга”». Он постарался отвлечься от всего сказанного выше и просто говорил и слушал, осознавая нереальность той реальности, в которой они все оказались. Он знал, как каждая из девушек отзывалась о другой, и знал, что каждая из них прекрасно знает, о чем думает другая и даже о чем она с ним говорит. В некотором смысле они и в самом деле подруги: несмотря на полное неприятие, они понимают друг друга и наслаждаются обществом друг друга при том, что абсолютно не доверяют одна другой. «Мне тоже приятно находиться в их компании, но на сегодня с меня довольно».
Завтра он должен вернуться в свою страну. Кэтрин ревновала его к этой стране, а Марита уважала ее и любила. В той стране он был счастлив, там ему было так хорошо, что это не могло продлиться долго. Сейчас его снова вырвали из столь дорогого ему мира и поместили в вакуум, где не было ничего, кроме сумасшествия, которое теперь приняло форму преувеличенной практичности. Он устал от всего этого, и ему было неприятно, что Марита объединилась со своим врагом. Ему Кэтрин никогда не была врагом, за исключением тех случаев, когда принимала его собственный образ в своих бесплодных ирреальных поисках любви, но и тогда она была врагом только самой себе. Ей необходимо иметь врага, поэтому она предпочитает держать его поблизости, а ближе себя у нее никого нет, к тому же она знает все слабые и сильные стороны этого врага и с легкостью находит бреши в его обороне. «Она искусно обходит меня с фланга, потом обнаруживает, что это ее собственный фланг, и решающая схватка оборачивается беспрерывным кружением, и пыль, которая взметается вокруг нас, – это все, что осталось от нас с нею».
