– Я просто пошутила, – сказала Кэтрин. – Раньше мы с тобой позволяли себе шутки похлеще этой.
– Что они здесь делают, Дэвид? – спросила Марита.
– Похоже, отрабатывают противолодочный маневр. Вероятно, вместе с подлодками. Должно быть, они пришли сюда из Тулона.
– До этого они были в Сен-Максиме или в Сен-Рафаэле, – сказала Кэтрин. – Я видела их там на днях.
– Сейчас из-за дыма я уже ничего не могу сказать, – сказал Дэвид. – По идее там должны быть и другие корабли, просто мы их не видим.
– Смотрите: самолеты, – сказала Марита. – Какие красивые, правда?
Три крошечных изящных гидроплана вынырнули из-за мыса и полетели над морем, почти касаясь воды.
– Когда мы были здесь в прошлый раз, у них были учебные стрельбы. Вот был ужас! – сказала Кэтрин. – У нас окна дрожали. Как ты думаешь, Дэвид, они будут бросать глубинные бомбы?
– Не знаю. Но если в учениях принимают участие настоящие подводные лодки, то вряд ли.
– Можно мне пойти с вами купаться? Пожалуйста, Дэвид! – попросила Кэтрин. – Я скоро уеду, и тогда вы сможете купаться вдвоем, сколько захотите.
– Я же сам предлагал тебе пойти с нами, – сказал Дэвид.
– Да, правда. Ну тогда пойдемте. Давайте будем друзьями и постараемся быть счастливыми. Если самолеты будут пролетать низко над бухтой, нас смогут увидеть летчики. Это их взбодрит.
Самолеты действительно подлетели совсем близко, но Марита с Дэвидом в это время находились далеко в море, зато Кэтрин загорала на пляже. Самолеты пронеслись над нею – три звена по три машины в каждом; рев моторов оглушил бухту и быстро стих; гидропланы ушли в сторону Сен-Максима.
Дэвид и Марита вышли из моря и сели на песок рядом с Кэтрин.
– Они даже не взглянули на меня, – сказала Кэтрин. – Серьезные ребята.
– А ты чего ожидала? Аэрофотосъемки? – спросил Дэвид.
Марита, с тех пор как они вышли из гостиницы, почти не принимала участия в разговоре и сейчас опять промолчала.
– Как было весело, когда Дэвид был по-настоящему мой, – сказала ей Кэтрин. – Тогда мне нравилось все, что нравилось ему. Тебе тоже придется все это полюбить, наследница. Если ему еще что-то из этого нравится.
– Тебе еще нравится что-нибудь, Дэвид? – спросила Марита.
– Он все променял на свои рассказы, – сказала Кэтрин. – Раньше он так много всего любил. Надеюсь, тебе нравятся его рассказы, наследница?
– Мне они нравятся, – сказала Марита. Она смотрела на море, а Дэвид смотрел на нее – на ее безмятежное загорелое лицо с гладкой нежной кожей, на влажные от морской воды волосы и стройное красивое тело.
– Это хорошо, – лениво сказала Кэтрин, так же лениво потянулась и раскинулась на пляжном халате, расстеленном на прогревшемся на полуденном солнце песке. – Потому что больше он тебе ничего не даст. Раньше он много чем занимался, и все, что он делал, получалось у него великолепно. Раньше у него была замечательная жизнь, а теперь все его мысли об Африке, о пьяном папаше и газетных вырезках. Да-да, он еще не показывал тебе эти вырезки?
– Нет, Кэтрин, не показывал.
– Значит, еще покажет. Он пытался мне их подсунуть в Ле-Гро-дю-Руа, но я в корне пресекла эти попытки. Там были просто сотни вырезок, и на каждой красовалась его фотография – естественно, одна и та же. Это еще хуже, чем таскать с собой неприличные открытки. Я уверена: он постоянно их перечитывает и даже изменяет мне с ними. Вероятно, в мусорной корзине. Он с ней не расстается. Внушил себе, что самая важная вещь для писателя…
– Пойдем окунемся, Кэтрин, – сказала Марита. – Я уже замерзаю.
– …корзина, – договорила Кэтрин. – Я уже подумывала, не подарить ли ему отличную мусорную корзину, раз уж она представляет для него такую ценность. Но он только пишет и никогда ничего не выбрасывает. Представляешь: пишет в каких-то нелепых детских тетрадках и ничегошеньки не выбрасывает. Он только зачеркивает прямо в тетради и делает вставки на полях. Вся его работа – сплошное надувательство. К тому же он делает орфографические и грамматические ошибки. Ты знала, что он имеет очень слабое представление о грамматике, Марита?
– Бедный Дэвид, – сказала Марита.
– С французским у него еще хуже, – сказала Кэтрин. – Видела бы ты, как он пишет по-французски. С разговорным еще как-то справляется, даже забавно бывает послушать его сленг. Но пишет ужасно.
– Хуже некуда, – сказал Дэвид.
– Раньше я восхищалась им, – сказала Кэтрин, – пока не увидела, что он не в состоянии написать без ошибок даже коротенькой записки. Но теперь ты сама сможешь писать за него по-французски.
– Ta queule
[53], – весело сказал Дэвид.
– Вот с этим у него все в порядке, – сказала Кэтрин. – Он выучил массу жаргонизмов, которые вышли из употребления еще до того, как попали в словарь. Он знает много французских идиоматических выражений, но писать на французском не может совершенно. Он страшно безграмотен, Марита, и тебе придется с этим жить. А какой ужасный почерк! Он не может ни писать как джентльмен, ни говорить как джентльмен ни на одном языке. Особенно на родном английском.
– Бедный Дэвид, – сказала Марита.
– Конечно, нельзя сказать, что я отдала ему лучшие годы, – продолжала Кэтрин, – поскольку живу с ним только с марта этого года, но эти несколько месяцев, безусловно, были лучшими в моей жизни. Я наслаждалась жизнью, и все благодаря ему. Жаль, что все закончилось полным разочарованием, но что же делать, если ты обнаруживаешь, что твой мужчина абсолютно безграмотен да еще предается греху с мусорной корзиной, набитой вырезками от «Original Romeike»?
[54] Тут любая девушка потеряла бы интерес и, откровенно говоря, я тоже не собираюсь с этим мириться.
– Можешь взять их и сжечь, – сказал Дэвид. – Это будет самым разумным твоим поступком. А сейчас не хотела бы ты пойти окунуться, чертенок?
Кэтрин бросила на него взгляд исподлобья.
– Как ты догадался, что я это сделала? – спросила она.
– Что сделала?
– Сожгла твои вырезки.
– Ты сожгла их, Кэтрин? – спросила Марита.
– Конечно.
Дэвид похолодел. Так бывает в горах, когда за крутым поворотом вдруг оказываешься у края пропасти. Он встал и смотрел на Кэтрин. Марита встала с ним рядом. Кэтрин смотрела на них спокойным взглядом абсолютно нормального человека.
– Пойдем искупаемся, – сказала Марита. – Доплывем до края бухты и обратно.
– Я рада, что вы наконец проявили любезность, – сказала Кэтрин. – Мне уже давно хочется поплавать. Становится прохладно. Мы забываем, что уже сентябрь.
