Кэтрин ушла сразу после завтрака, набросив плащ от дождя. Дэвид остался работать в номере. Слова полились у него так легко и свободно, что он даже засомневался, не стоит ли выбросить все написанное в мусорную корзину. Слишком уж просто все получалось. «Спокойнее, – сказал он себе. – Это очень хорошо, когда удается найти простые слова. Чем проще, тем лучше. Просто не значит примитивно. Ты должен понимать всю сложность того, что хочешь выразить, но излагать мысль простым и ясным языком. Ведь не думаешь же ты, что все происходившее в Гро-дю-Руа было так просто, как тебе удалось это описать?»
Он продолжал писать простым карандашом в обычной разлинованной школьной тетради, которая здесь называлась cahier, и даже проставил на обложке римскую цифру один. Наконец он закончил, убрал тетрадь, картонную коробку с карандашами и конусообразную точилку в чемодан, оставив на столе пять затупившихся карандашей, чтобы завтра перед работой их поточить, снял с вешалки в шкафу плащ и спустился по лестнице в фойе отеля. Заглянул в темный бар, который в дождь казался особенно уютным – несмотря на раннее время, здесь уже было несколько посетителей, – и повесил ключи на стойку. Портье достал из ящика для почты записку.
– Мадам оставила для месье.
Молодой человек развернул записку: «Дэвид, не хотела тебя беспокоить, в кафе, люблю, Кэтрин». Он набросил старый теплый непромокаемый плащ, нащупал в кармане boina
[14] и вышел из отеля под дождь.
Она сидела за угловым столиком небольшого кафе, перед ней стояло мутное желтоватое питье, на тарелке лежал один-единственный маленький темно-красный свежевыловленный рак в окружении останков своих собратьев. По всему было видно, что Кэтрин сидит здесь давно.
– Где ты был, странник?
– Прошелся по улице.
Он заметил на ее лице следы дождя, и взгляд его сосредоточился на тех изменениях, которые произвели капли воды с ее загорелой кожей. Даже вымокнув под дождем, она выглядела необыкновенно хорошенькой, и он снова почувствовал себя счастливым.
– Как ты продвинулся? – спросила Кэтрин.
– Неплохо.
– Значит, ты все-таки работал. Отлично.
Официант обслуживал троих испанцев за столиком у двери. Потом подошел к ним и поставил на стол бокал, бутылку «Pernod»
[15] и воду в крошечном кувшинчике с узким горлышком. В воде плавали кусочки льда.
– Pour Monsieur aussi?
[16] – спросил он.
– Да, пожалуйста, – сказал молодой человек.
Официант наполнил высокие бокалы абсентом до половины, потом начал медленно доливать в бокал девушки воду.
– Я сделаю это сам, – сказал молодой человек, и официант с видимым облегчением поставил бутылку на стол. Молодой человек начал лить воду тоненькой струйкой, а девушка наблюдала, как желтоватая жидкость в стакане приобретает молочно-опаловый цвет. Она почувствовала, как бокал теплеет под ее пальцами, а потом, когда желтый цвет окончательно сменился молочным, вдруг похолодел, и молодой человек начал цедить воду по каплям.
– А почему воду нужно лить так медленно? – спросила девушка.
– Когда наливаешь воду слишком быстро, абсент теряет крепость и уже никуда не годится. Пить его уже невозможно. По правилам полагается ставить поверх бокала стакан, на дне которого есть маленькая дырочка. В стакан засыпают лед; он тает, и вода медленно капает в абсент. Но тогда, естественно, окружающие сразу поймут, что ты пьешь абсент.
– Пока тебя не было, сюда заглянула парочка G.N., и мне пришлось выпить свою порцию залпом, – сказала девушка.
– G.N.?
– Так их здесь называют. На велосипедах, в форме цвета хаки, с черной кожаной кобурой. Пришлось поглотить улику.
– Поглотить?
– Извини. Поскольку я ее «поглотила», у меня начал заплетаться язык.
– С абсентом следует быть осторожнее.
– Наоборот. В голове появилась такая легкость.
– И только?
Он закончил приготовление абсента для девушки. Напиток получился крепким.
– Можешь пить, – сказал он. – Меня не жди.
Она сделала большой глоток, после чего он взял у нее бокал и попробовал сам.
– Благодарю, мадам. То, что надо, чтобы взбодриться.
– Ну тогда приготовь для себя, чтец газетных вырезок, – сказала она.
– И как это понимать? – спросил молодой человек.
– Я ничего не говорила.
Однако она сказала это, и он продолжил:
– Перестань поминать мне эти вырезки.
– Почему? – громко произнесла она, склонившись к нему через стол. – Почему я должна перестать? Только потому, что сегодня утром ты писал? Ты думаешь, я вышла за тебя, потому что ты писатель? Думаешь, я вышла за тебя и за эти вырезки?
– Ладно, остальное выскажешь, когда мы останемся одни.
– Будь уверен, молчать не стану.
– Догадываюсь.
– Тут и догадываться нечего. Можешь не сомневаться.
Дэвид Борн поднялся, снял с вешалки пальто и не оглядываясь вышел за дверь.
Кэтрин подняла свой бокал и маленькими глотками пила абсент.
Дверь распахнулась, на пороге появился Дэвид и прошел к столу. Он был в пальто, boina низко надвинут на лоб.
– Ключи от машины у тебя?
– У меня.
– Могу я их получить?
Она отдала ему ключи.
– Не глупи, Дэвид. Просто сегодня шел дождь, и ты был единственный, кто вздумал в такую погоду работать. Сядь.
– Ты этого хочешь?
– Пожалуйста.
Он сел. «Как все бессмысленно, – думал он. – Вместо того чтобы уйти, сесть в эту проклятую машину и убраться отсюда и послать Кэтрин ко всем чертям, ты вернулся, чтобы взять у нее ключи, и теперь сидишь перед ней как последний идиот». Он взял свой бокал и отпил. Абсент по крайней мере хорош.
– Какие у тебя планы на ленч? – спросил он.
– Я заранее согласна на все, что ты предложишь. Ведь ты еще любишь меня, правда?
– Не говори ерунды.
– Отвратительная ссора, – сказала Кэтрин.
– И кстати, первая.
– Это я виновата, что опять начала донимать тебя с этими вырезками.
– Ни слова больше об этих чертовых вырезках.
– Все из-за них.
– Просто ты постоянно думала о них, когда пила. Ты заговорила о них из-за того, что пила.
