Включил радиостанцию на передачу, умформер не запускался. Пробовал изгибать толстые соединительные кабели и затянуть крепче разъёмы, передатчик не работал. До вылета командира оставался только один час. Исправные запасные блоки находились в помещении взвода связи, расположенного на удалении более двух километров. Я быстро сбегал, принёс и соединил новую коробку с остальными блоками радиостанции. Умформер начал вращаться, но высокое напряжение на выходную лампу не подавалось. Пришлось вновь сбегать за другой распределительной коробкой. Как крепчал ночной мороз, я не замечал. Вновь соединил все кабели, включил необходимые тумблеры, – радиостанция не работала. Опять изгибал кабели, расстыковывал разъёмы, подгибал контактные пластины, но высокого напряжения не было.
Перед самым критическим моментом, когда появляется неверие в свои силы и начинаешь надеяться на чудо, при очередном повороте разъёма пульта управления, звук умформера изменился. Это означало, что была найдена причина неисправности. Когда я радостно объявил, что радиостанция будет работать, то присутствующие техники, оценив мою настойчивость и результаты работы, активно стали помогать. Были заменены бортовые аккумуляторы, установлен исправный пульт управления радиостанцией и выполнены другие работы по подготовке самолёта к ночному полёту. Я ещё раз проверил работу радиостанции и убедился, что всё нормально. Командир вылетел без задержки.
Но мои пальцы потеряли чувствительность, перестали сгибаться и распухли. Потом они болели, кожа отслаивалась и сдиралась. А когда прошло много времени, пальцы сохранили память о холодных кабелях, разъёмах и больших пассатижах, высасывающих тепло из рук, а также о морозной мартовской ночи около Керчи.
В апреле, когда полностью стаял снег и стало сильней пригревать солнце, а работ на стоянках самолётов не было, мы отправлялись на ближайшие сопки с винтовками и немецким миномётом. Там занимали удобные позиции и охотились на зайцев. Зайцев было много, они бегали между сопок небольшими группами и были очень осторожными. Стреляли из винтовок только тогда, когда косые останавливались и делали стойку. Взрывы мин позволяли направлять зайцев в нужную для охотников сторону. Охотничьи трофеи тотчас поступали в столовую.
Технический состав и вспомогательные службы эскадрильи в свободное от полётов время охотились на животных для пропитания, а немцы непрерывно охотились на нас, сбрасывая бомбы и совершая штурмовые налёты на аэродром. В первые месяцы базирования на аэродроме вблизи Керчи мы не чувствовали большой опасности со стороны авиации противника, так как на краю аэродрома стояли две зенитные батареи, которые своевременно открывали огонь по приближающимся самолётам. Зенитчики сбили несколько самолётов, а бомбардировщик «Хейнкель Не-111» совершил вынужденную посадку рядом с нашими стоянками. Мне удалось детально познакомиться с радиооборудованием этого самолёта и снять некоторые блоки. Каркасы радиоблоков были отлиты из алюминиевых сплавов, имели высокую точность обработки и жёсткое крепление на них радиоэлементов, в том числе радиоламп. Конструктивные особенности аппаратуры подчёркивали её надёжность и позволяли сделать вывод о её работе в других частотных диапазонах, отличных от наших. Некоторые схемные и конструктивные решения немецкой аппаратуры были мне непонятны из-за недостаточного знания мной радиотехники. Снятые блоки с немецкого самолёта я закопал перед отступлением во дворе кирпичного двухэтажного дома в Катерлезе.
Немцы постоянно наращивали авиационные удары по нашим транспортным судам и местам их разгрузки (Камыш-Бурун, Керчь, Эльтиген), чем срывали плановые поставки боеприпасов и продовольствия для войск, боеспособность которых снижалась с каждым днём. Так, у наших зенитчиков кончились снаряды, а часть пушек была отправлена на передовую для борьбы с танками. Это привело к тому, что самолёты противника стали появляться безнаказанно над нашим аэродромом и искали новые цели. Однажды, когда я проверял радиостанцию, находясь в кабине стрелка, послышались резкие удары по обшивке самолёта, звук моторов и стрельба самолётных пушек. Немецкие истребители, закамуфлированные в жёлтые цвета пустыни, появились из тумана и стреляли по стоянкам. Я не смог быстро развернуть турель, замешкался с перезарядкой самолётного пулемёта ШКАС и был готов к стрельбе, когда самолёты уже скрывались за насыпью соседнего капонира. Не успел я расслабиться, как появилась четвёрка немецких истребителей, развернутая по фронту.
Из-за сильного тумана и дымки немецкие лётчики не видели наших серых самолётов и стреляли наугад. Мне запомнилось лицо немца в матерчатом шлемофоне в тот момент, когда он поднимал нос самолёта, с жёлтым коком, а пушки уже не стреляли. Его самолёт пронёсся над моей головой и начал быстро удаляться. На этот раз я успел поймать самолёт в прицельное кольцо и нажать спуск. Пулемёт выпустил очень длинную очередь, но самолёт уже скрылся за капониром. Я же, по-прежнему возбуждённый, ждал следующего захода. Его не последовало.
Наши самолёты имели лёгкие повреждения. На стоянках было ранено несколько техников. Совсем рядом у техника по вооружению оторвало средний палец правой руки. На аэродроме в Багерово сгорело около десяти истребителей, по которым немцы вели прицельный огонь. Авиация противника увеличивала количество самолёто-вылетов в основном за счёт существенного пополнения авиационных частей, базирующихся в Крыму, и высокой надёжности немецкой техники. Воздушная разведка велась непрерывно. Каждый день были слышны близкие разрывы бомб и стрельба зениток. Истребители противника контролировали фронтовые дороги и охотились за автомашинами.
Наша авиация из-за малочисленности и устаревших типов самолётов не могла успешно противостоять действиям противника. Большие потери живой силы были на передовой, где тысячи необстрелянных солдат пытались несколько раз прорвать оборону врага. Как выяснилось уже позже, при планировании операции по деблокированию Севастополя и освобождению Крыма было допущено много ошибок и ещё не было своих полководцев, способных противостоять Манштейну, в дальнейшем ставшему фельдмаршалом.
Вспоминается, как в начале мая личный состав эскадрильи собрали на солнечной лужайке, где выступил лектор
ЦК партии. Он в радужных красках обрисовал военную обстановку, политическую ситуацию в мире, обрисовал военную перспективу на весенне-летний период и отметил успехи на ростовском направлении и в Крыму. После того как он прокомментировал подготовку нашего фронта к наступлению, прибежал посыльный и передал лектору конверт. Прочитав содержание записки, он быстро закруглился и пошёл в штаб просить самолёт для перелёта на «большую землю».
8 мая 1942 года мы узнали о прорыве нашей обороны на участке 44-й армии. На этот раз эвакуация остатков авиационных частей, по моему мнению, была организована значительно лучше, чем в 1941 году. Иное мнение о переправе сложилось у лейтенанта Ширяева А.Ф., когда он, спасаясь от немцев, пытался переплыть пролив со своей командой, используя плот и даже большую бочку из-под селёдки.
В то время он был начальником радиопеленгаторного пункта, в состав которого входила радиостанция РАФ на автомашине ЗИС и пеленгатор на автомашине ГАЗ. Всего в его команде было 9 человек. Плот был сооружён из брёвен разобранного на берегу домика и снятых с автомашин камер от колёс. Автомашины остались на берегу, а плот, с вёслами из досок и с бочкой на буксире, пытался доплыть до косы Чушка. Сильное течение Керченского пролива подхватило плот и понесло его в Чёрное море. Когда у людей иссякли силы, а плот начал разваливаться (температура воды была плюс 13 °C), их спас маленький буксир, который высадил голодных и обессиленных, но ещё живых людей в Тамани.
