После короткого разбирательства я был отправлен под арест на трое суток «за превышение силы». Капитан Оганесов отвёл меня в караульное помещение военной комендатуры, расположенной рядом с нашими стоянками.
В качестве гауптвахты для арестованных использовалась глубокая квадратная яма, на дне которой лежала охапка соломы. В этой яме глубиной около трёх метров мне предстояло провести трое суток. Однако была война, а на войне – как на войне. Не успели меня, арестованного, накормить солдатским обедом, как вся команда комендатуры уселась в автомашину и поехала подальше от наступающего противника. Я остался один без охраны в глубокой яме. Моё чрезвычайно сложное положение во многом оказалось похожим на пребывание Жилина и Костылина в такой же яме, но на сто лет раньше. Если в повести Л.Н. Толстого пленников спасает девушка Дина, то меня спас командир.
В яму была спущена лестница, и появился капитан Оганесов. Он приказал без промедления, бегом, залезть во вторую кабину самолёта штурмана полка.
В тесной кабине уже было два человека: механик самолёта и механик по вооружению. Однако я также разместился под турелью пулемёта. Такая поспешность была продиктована тем, что один самолёт «Армады» был обстрелян и сгорел уже на левом берегу реки Кубань, почти рядом со стоянками.
Немцы были рядом. Мы вылетали последними. Наш лётчик, штурман полка, имел четыре боевых ордена (воевал ещё в финскую кампанию) и лицо, всё покрытое шрамами от ожогов. Даже в жаркую погоду он надевал длинный кожаный реглан, застёгнутый на все крючки и пуговицы, а также перчатки и сапоги. Иногда под лётные очки закреплял специальную маску, сшитую из обезьяньих шкурок. Такая экипировка была необходима для полётов на самолётах Р-5, так как бензобак был расположен над кабинами экипажа и был главной причиной гибели самолёта и лётчиков.
Когда мы разместились в кабине, командир одобрительно улыбнулся и махнул вниз рукой, чтобы мы залезли глубже под турель пулемёта. Самолёт прямо из-под деревьев (жарделей) начал свой последний разбег и взлёт.
Летели на малой высоте, маскируясь пышной растительностью плавней и рельефом местности, а также огибая участки с открытой водой. Через полчаса спокойного полёта в слабой дымке показалось море, приближались Кавказские горы. Резкий разворот, крутое снижение, сильный толчок, и самолёт катится по неровной пашне.
Я успеваю заметить немецкие истребители, дорогу, по которой ехала автомашина, и кукурузное поле, на краю которого что-то сильно горело. Как потом выяснилось, в кукурузе догорал вместе с экипажем самолёт капитана Оганесова. Автомашина на просёлочной дороге круто развернулась и загорелась. Наш лётчик показал рукой назад, на землю, и что-то крикнул. Мы поняли – нужно прыгать. Меня подхватила неведомая сила и бросила под стабилизатор.
Механик самолёта, как и я, оказались на мягкой земле. Лётчик самолёта «Мессершмитт-109» закончил атаку, и из верхнего бензобака нашего самолёта вырвалась струя горящего бензина. Командир и Володя Петров замешкались – капитан зачем-то снимал парашют, а Володя неудачно зацепился за турель пулемёта. За доли секунды командир покинул кабину и был уже на земле, когда бензобак разорвало, а огонь охватил весь самолёт. Володя же в этот момент только-только выпрыгивал из кабины.
Капитан спокойно, без суеты, снял с себя всё горящее: шлем, реглан, сапоги и затушил землёй перчатки. На Володе сильно горели брюки, гимнастёрка и волосы. Он катался по земле, но сбить или потушить огонь самостоятельно ему не удавалось. Перед вторым заходом немецких истребителей нам троим с помощью потухшего реглана и земли удалось сбить и погасить огонь на сержанте. Но он успел сделать своё зловещее дело: волосы и ресницы полностью сгорели, голова покрылась красными пятнами и волдырями. Всё молодое, крепкое тело оказалось обожжённым.
Второй немецкий истребитель, раскрашенный под цвета африканской пустыни, пикирует в нашу сторону и открывает огонь. Снаряды из пушек взрываются рядом и находят свою жертву – механика последнего самолёта «Армады» Борю Берсеньева.
В этой ситуации я успел спрятаться под густой, чёрный и едкий дым от горящих покрышек нашего самолёта и чувствовал себя в безопасности, хотя рядом горел самолёт и взрывались патроны пулемётов.
Знакомая пара истребителей продолжала кружиться над нами и обстреливать всё то, что двигалось на земле. Самолёты пикировали, пушки стреляли, и казалось, что они не собирались улетать, не поразив все цели, но боекомплект был израсходован, и они улетели.
День, полный невероятных событий, подходил к концу. Начало смеркаться. Появилась колонна автомашин – личный состав с нашего аэродрома. Она чудом избежала встреч с наземными частями противника и атак авиации с воздуха. Подъехала санитарная автомашина. Медицинский персонал оказал помощь пострадавшим и собрал всех раненых под кроны двух деревьев. Также были собраны тела погибших при штурмовке. С Володи срезали обгоревшую ткань одежды, сделали примочки и совершенно голого положили на стол. Его когда-то сильное тело доживало последние часы. Говорить он уже не мог. На широком лбу образовались две глубокие складки, которые двигались синхронно с голубыми глазами и губами, выражая ужасную боль. Военврач обещал довезти Володю до морского госпиталя, находящегося в Анапе, но, наверное, это были только успокоительные слова. Захоронение погибших было поручено специальной команде.
Для оставшихся в живых день закончился построением и перекличкой. Были полезные указания начальника штаба и его последняя команда:
– Если хотите жить, любыми средствами и способами добирайтесь до военной комендатуры города Сухуми. Я вас там буду ждать (до Сухуми – не менее 450 километров).
Я был в раздумье и подавлен событиями тяжёлого дня. И тут неожиданно появились мои ангелы-хранители в виде Петра Кравченко и Ивана Березина. Они отвели меня за ближайшую сопку, где паслись две лошади, стояла гружёная линейка и был источник с водой. Это было действительно райское место. Можно было спокойно осмотреться. Пилотки на голове не было, гимнастёрка и брюки в дырах от огня, уши и всё лицо слегка обожжены и чёрные от копоти.
Я осознал, что летел на последнем самолёте «Армады» и оказался единственным, кто серьёзно не пострадал от обстрела немецких истребителей.
Наступила южная тёмная ночь. Утром, после спокойной тёплой ночи, проведённой на ворохе свежескошенной травы, мы быстро собрались в далёкий и полный приключений путь.
Как выяснилось уже в дороге, Петро под расписку получил в колхозе упряжку лошадей, успел заехать на продовольственный склад моряков, загрузить линейку продуктами и организовать ночной отдых. Теперь линейка была загружена коробками шоколада, банками сгущёнки, морскими галетами и свежей травой.
Этот стратегический запас продовольствия обеспечил нам проезд через некоторые заградительные заставы НКВД, хорошее питание и благодарность жителей горных селений, расположенных от Гайдука до Пшады.
Если бы наш замполит увидел транспорт, подготовленный для преодоления расстояния от Анапы до Сухуми, кавказских перевалов и более сложных преград, он мог бы искренне восторгаться его снаряжением, чистотой и блеском. Выкрашенная в зелёный цвет кубанская линейка имела два надёжных двигателя, запряжённых по всем лошадиным правилам, запас калорийной пищи, а также экипаж из обстрелянных и обожжённых войной трёх сержантов. Война уже высветила этих людей, и было ясно, кто чего стоит.
