Завтра моя подружка должна быть в Лазаревской, а ночью перелететь в Крым, в район Коктебеля. Дальше она должна попасть в село Отузы, где её встретит связной. При связи со штабом партизанского движения она обязана использовать радиостанции румынского корпуса, штаб которого располагался в бывшем санатории Минобороны в селении Кизилташ. Там, где находится пещера знаменитого крымского разбойника Алима, в которой я был ещё в 1936 году. Операция по захвату румынских радиостанций подготовлена, ожидают нашу радистку.
Произнесённое Зоей слово Кизилташ вызвало в моей памяти цепную реакцию воспоминаний…
Первое. В 1936 году я в летние школьные каникулы впервые самостоятельно ездил в Крым к младшей сестре мамы – тёте Шуре. Она работала главным врачом в санатории Московского военного округа, расположенном вдали от моря и от главных крымских дорог, в месте под названием Кизилташ. Там я был с двоюродными братьями Лёвой и Юрой. Мы много ходили по горам – покрытым густым лесом и жгучей «шайтан-травой», купались в мутном пруду вместе с черепахами и лягушками, играли в большой пещере Алима.
Второе. В июне 1942 года наш полк (763-й ББАП) получил задание уничтожить штаб румынского корпуса, который, по информации агентурной разведки, размещался в зданиях бывшего санатория в местечке Кизилташ. Звено самолётов Р-5 под командованием старшего лейтенанта М.С. Оганесова, с зажжёнными бортовыми огнями, взлетело с аэродрома Плавненский (недалеко от станицы Крымской) в южную звёздную ночь. Никаких средств наведения самолётов на цель, кроме карт, не было. Поэтому в районе цели были сброшены осветительные бомбы, которые перепугали противника, но не обеспечили нахождения здания санатория – экипажи видели только гладь двух прудов и сплошной лес. Фугасные бомбы были сброшены по наитию. С земли румыны открыли огонь из спаренных артиллерийских установок «Эрликон» и включили мощный прожектор. Однако самолёты звена вернулись на свой аэродром без потерь. Больше полётов в этот район не было.
Я понимал, какая ответственная и опасная работа ожидает Зою, какие у неё переживания, но наши сердца нашли друг друга, появилось доверие, ласка и желание помочь внезапной любви. Мы продолжали бегать по неприятной прибрежной гальке… Быстро темнело, сквозь редкие облака пробивался свет луны, море засыпало. Было безлюдно и тихо. Моя гимнастёрка и брюки сохли плохо, наши трусы были мокрыми.
– Давай искупаемся в последний раз, – сказала моя подружка, снимая с себя всё лишнее. – Только никаких вольностей, не то время, я ещё хочу нормально жить. Близко ко мне не подходи. Ты меня понял?
Я не мог не согласиться и не выполнить её желания. Однако мы купались голыми в тёплой, приятной воде и были значительно ближе, чем хотела моя подружка. Потом сидели на берегу и ждали, когда подсохнет наше бельё.
Мне вспомнилась бессонная неделя в августе, когда мы, радисты, безуспешно пытались наладить связь с крымским подпольем, работая на аэродромной радиостанции 11АК и убеждаясь, что в Крыму уже нет радистов, способных ответить на наши позывные. Немецкая агентура и татары смогли найти и уничтожить партизанские отряды в горах, подпольщиков в городах, организовать эффективное пеленгование и ликвидацию наших радиостанций и радистов. Крым оказался основной базой вермахта для захвата Кавказа. А что будет там с Зоей?
Мы подсохли, прекрасный силуэт Зои просматривался на фоне лунной дорожки, когда она начала одеваться. Мне померещилось, что это не моя подружка, а самая красивая пальма, росшая вдоль широкой прибрежной улицы и которая вот-вот должна уйти на своё место. Определённо мои галлюцинации были следствием усталости и тех сложных переживаний, которыми был заполнен этот день.
Неожиданно в голове промелькнула тёмная мысль: не зря Зоя сказала, что сегодня у неё день самоподготовки, – возможно, я уже попал в заранее продуманную систему изощрённой агентурной разведки, которую так успешно проверяют на мне. Однако реальные чувства доверия и любви позволили выбросить из головы эту грязную мысль.
Зоя застегнула широкий ремень с кобурой и пистолетом ТТ, а я только надевал ещё мокрую гимнастёрку, не успевшую высохнуть на заборе.
– Ну и что дальше? – спросила почему-то очень тихо Зоя, понимая, что время позднее и пора отдыхать.
Сначала я помолчал, потом предложил пойти к знакомым радистам. Она без раздумья согласилась, хотя наверняка у неё было своё место для ночлега в этом приморском городе.
Радисты нас приняли очень доброжелательно и даже накормили сухарями с чаем. Никаких ехидных вопросов или высказываний с их стороны не было.
Зоя проявила смелость и девичью гордость, оговорила все условия совместного сна на тёплых самолётных чехлах. Несмотря на наши необычные отношения, мы уснули мгновенно, переживая события этого дня в крепком сне.
Разбудил нас ранний, тёплый дождик и шёпот листьев больших деревьев, под которыми мы спали. Моросящий дождик вскоре прекратился, солнце осветило верхушки деревьев. Наступил новый день. В Сухуми я не торопился, здесь в Сочи рядом с интересной девушкой мне было хорошо.
Мы дошли до той скамейки, на которой произошла наша встреча около парка «Ривьера», уселись на неё и ждали Зоин транспорт.
Вскоре подъехала легковая автомашина М-1 с сопровождающим сержантом и гражданским шофёром. Пришло время расставания. Мы при свидетелях по-дружески поцеловались, а я сказал:
– Я тебя буду помнить очень, очень долго.
Зоя спокойно ответила:
– Прощай, Вадим. Я тебе напишу.
Она поехала выполнять задание командования в Крыму, которое было очень опасным и сложным, а я остался при своей скромности и нерешительности в той жизни, которая определялась войной, а оценивалась потерями, верностью, красотой самой жизни, моралью…
Заноза в моём сердце осталась надолго.
Р. S.
Вскоре на центральной почте Сухуми я получил письмо от Зои. В нём сообщалось, что она благодарит меня за всё то, что было в первый и последний день нашей случайной встречи. Просит прощения за свою нерешительность и сообщает, что будет долго помнить нашу встречу и меня. Письмо она написала в станице Лазаревской в первый день расставания, а передала его лётчику самолёта У-2 только после успешного перелёта в Крым. В конце письма она откровенно призналась, что боится, чувствует себя одинокой и что никто не должен знать, кто она есть.
В 1951 году одной из причин, уже совместной с женой, поездки в город Сухуми было желание получить весточку от Зои, однако на городской почте писем на моё имя не было.
В 1952 году мы поехали на Кавказ на новой автомашине – «Москвиче М-401». Успешно доехали до Адлера, но дальше путь в Сухуми был преграждён природой. Прошёл сильнейший ливень, дорогу размыло, мосты снесло. С большим риском вернулись в Сочи, где заночевали на площади около цветочной клумбы у парка «Ривьера». Пришлось возвращаться обратно домой. Около станицы Лазаревской ждали трое суток восстановления моста через речку.
В 1953 году ездили на автомашине в Крым и там хотели найти то место, которое я знал и где, возможно, должна работать радистка Зоя. Оказалось, что сейчас это запретная зона, жителей нет и, кажется, там добывают урановую руду. На самом деле там строилось подземное хранилище ядерных зарядов для Черноморского флота и городок с названием Краснокаменка.
