Единственно, что вызывало законный вопрос, – отсутствие у капитана пистолета. Зато, как выяснилось потом, он обладал большим роялем и талантом серьёзного музыканта.
Забегая несколько вперёд, припомню некоторые особенности капитана. Как начальник связи, дисциплинированный офицер и хороший музыкант, он пользовался авторитетом и уважением среди сослуживцев полка. Был заядлым курильщиком. При всех удобных случаях скручивал козью ножку и набивал её табаком.
Помню, что нам выдавали табак марки «Филичевский», пачки которого я часто отдавал Петру Романовичу. Перед сном он закуривал, ложился, засыпал, одеяло начинало дымиться. Мы хорошо знали эту его слабость и, как правило, припасали ёмкость с водой. Его одеяло всегда было с прожжёнными дырками.
Он был честным и порядочным человеком и не мог спокойно относиться к любым проявлениям несправедливости. Так, если старшина выдавал ему кальсоны или рубашку не того размера или с дефектами, он хватал оружие и пытался восстановить справедливость силовым путём. Такая решительность чаще всего у него проявлялась под воздействием спиртного.
Однажды, уже в Литве, он заставил, с помощью автомата, подыграть ему на музыкальных инструментах семью хуторян, так как была нарушена какая-то предварительная договорённость между этой семьёй и капитаном. Семейный оркестр играл всю ночь. Капитан извинялся и каялся, однако спиртное было всегда сильнее его доброго характера.
Его слабости мы знали и всегда были готовы прийти ему на помощь. Ранними зимними вечерами он закуривал, ложился на живот, открывал клавиатуру рояля и очень хорошо играл задушевные мелодии. В такие вечера заходило много офицеров и все с удовольствием слушали настоящую музыку.
Говорили, что этот безногий рояль появился в полку из дома самого Чайковского, потом странным образом исчез, после несанкционированного полкового салюта и прибытия начальства во главе с командующим фронтом на наш аэродром в городе Городок.
Непосредственным моим начальником был Павел Петровский – инженер полка по спецоборудованию. Это был очень порядочный человек, несколько застенчивый и осторожный при выборе оптимальных решений, но решительный при реализации задач по технической подготовке самолётов к боевым вылетам. Пользовался уважением личного состава полка и оправдывал его в условиях фронтовой армейской жизни.
Как ветеран полка часто вспоминал предвоенное время и первые дни войны. Тогда 21-й ПАП базировался на аэродроме города Риги в составе трёх эскадрилий (60 самолётов И-16). Командир полка Мирошниченко. Первое воздушное сражение в первый день войны полк проиграл незначительно: 10 самолётов взлетело на перехват противника, вернулось 5. Утверждают, что немцы потеряли 8 самолётов. Командир полка – подполковник И.М. Нестоянов в то время был командиром звена. Полк с боями прошёл весь этап отступления, а теперь был готов к боям в составе 259-й истребительной авиационной дивизии.
Офицеры управления полка были настолько доброжелательны, что вскоре приняли меня в свой дружный коллектив. Это были: инженер по вооружению, начальник химической службы, начальник ШШС (штабная шифровальная служба), полковой доктор. За годы войны в полку между личным составом сложились такие добрые отношения, что они не укладывались в уставные требования. Так, почти все старые лётчики на земле и в воздухе общались по радиопозывным, производным от имени или фамилии. Например: «Вась-Вась», «Афоня», «Фока», «Валет», «Судья», «Сударь» и т. д.
Вскоре и мы со своим начальником Павлом Петровским стали называть друг друга не иначе, как Павел и Вадим, хотя он был старше меня на шесть лет.
В полку русский мат практически не использовался, а во многих случаях был под запретом, особенно при общении по техническим средствам связи. Этого нельзя сказать о начальнике штаба и начальнике связи дивизии, которые использовали мат как одно из основных средств управления войсками. Старший инженер нашего полка также пользовался матерными словами и выражениями, но достаточно интеллигентно и всегда к месту.
Меня и других офицеров управления также объединяли задачи и служебные интересы, когда мы выполняли обязанности оперативного дежурного по полку. Сейчас я с большой признательностью и любовью вспоминаю тех людей, с которыми мне довелось служить вместе и выполнять работы по обеспечению боевой деятельности полка.
Радиосвязь в боевых вылетах полка использовалась лётчиками грамотно и была всегда обеспечена исправным состоянием радиооборудования самолётов. В каждой эскадрилье были запасные исправные блоки радиостанций, которые обычно приносили лётчики с подбитых противником самолётов. Они стали понимать, что в воздушном бою радиостанция важнее парашюта.
В какой-то степени это была заслуга моего предшественника – старшего радиотехника полка, который уехал в ленинградскую академию, там защитил диссертацию и пошёл на повышение по службе.
Мне предстояло зарабатывать авторитет специалиста и уважение у радиомехаников эскадрилий и техников по спецоборудованию своим поведением и работой.
На третий день пребывания в полку я был включён в расписание занятий лётчиков эскадрилий по радиотехнике. Для меня это было нетрудно, и я успешно отвечал на различные дополнительные вопросы любознательных лётчиков. На занятиях я говорил, как можно улучшить радиосвязь и повысить её надёжность, как в полёте подстраивать приёмник и проверять работу передатчика, а также знакомил лётчиков с устройством радиооборудования и зачем нужны перемычки металлизации на самолёте Ла-5.
Сложнее было с механиками, так как каждый из них имел своё мнение и даже держал в тайне свою технологию подготовки радиостанций к полёту. Так, сержант Иванов специально расстраивал передатчик, чтобы усилить самопрослушивание, а лётчик Александров мог в полёте хорошо слышать свои песни. Старшина Волков был убеждён, что дополнительные катушки индуктивности в цепи самолётной антенны увеличивают дальность связи. Сержант Пименов не понимал, зачем нужны перемычки, и не хотел контролировать состояние перемычек металлизации на подвижных элементах конструкции самолёта.
Мои, уже приличные, знания в области радиотехники позволили научить механиков передовым методам подготовки радиооборудования самолётов к полётам, обосновать ошибочность установки дополнительной катушки индуктивности в цепь антенны, а также уличить техника подвижной ремонтной радиолаборатории в порочном методе повышения чувствительности приёмника РСИ-4 за счёт настройки цепей низкой частоты на частоту модуляции генератора стандартных сигналов (ГСС, 1000 Гц).
После моих разъяснений и указаний механики и мастера стали обращаться ко мне не «лейтенант», а «техник». Изменилось ко мне отношение со стороны руководства полка после того, как я, замещая Петра Романовича, при полной потере связи с нашей дивизией, организовал связь со штабом 3-й воздушной армии через Москву. Мне пришлось пережить много неприятностей со стороны начальника связи дивизии, не спать ночами, но связь «снизу вверх» функционировала нормально. Так я начал службу в боевом 21-м краснознамённом истребительном авиационном полку.
Истребитель летит на разведку
Подполковник Нестоянов прохаживался около землянки КП (командный пункт), поглядывал на серые, низкие облака и обдумывал своё решение. Его облик и сосредоточенная походка не оставляли никаких сомнений, что это командир 21-го краснознамённого истребительного авиационного полка. Светло-коричневая канадская куртка с меховыми отворотами, крепкими швами и замком на молнии отличала командира от других лётчиков. На его ногах были высокие белые бурки, касаясь которых на ремне через плечо висела деревянная кобура с маузером.
