В последнее время командир на боевые задания вылетал редко, чаще летал на разведку погоды. Зато, как правило,
возглавлял перегон новых самолетов с заводских аэродромов на наш, фронтовой. Среди старослужащих пользовался уважением, хотя его отношение к ним было таким же прохладным, как и к остальному офицерскому составу полка. Рассказывали, что перед войной, когда все командиры жили в казармах и знали лучше друг друга, делались попытки перевоспитать не в меру серьёзного лейтенанта Нестоянова.
Павел Петровский, непосредственный мой начальник, вспоминал, как Нестоянову чаще других подкладывали в унты презервативы, наполненные водой, завязывали мокрые рукава гимнастёрки и совершали другие воспитательные деяния, особенно перед плановыми тревогами. Продвижение его по службе объяснялось серьёзным отношением к служебным обязанностям и некоторым везением.
Сейчас командира волновало сразу несколько проблем: как, без особого риска, потянуть время вылета на разведку, в какую сторону изменится погода, кто сможет успешно выполнить ответственное боевое задание.
Был март 1944 года. Аэродром Понизовье по-прежнему закрыт низкой облачностью. Облака медленно ползут по небу, прижимаясь к земле, пронизывая всё сыростью и холодом. Дальние стоянки самолётов закрыты туманом. Почти весь лётный и технический состав полка в ожидании погоды заполнил просторные и уютные землянки, хорошо прогретые печками-буржуйками, а также не в меру горячими и сочными историями и анекдотами. В землянках прочно удерживался авиационный запах – пахло отработанным горелым маслом, бензином, подгоревшими валенками и табачным дымом. Самолёты были подготовлены к полётам, моторы опробованы и зачехлены. После завтрака я, как обычно, обошёл эскадрильи, обменялся служебными и другими проблемами с радиомеханиками, выслушал их пожелания, а затем пошел на КП полка. Перед КП я отдал честь командиру, он одобрительно кивнул мне головой. Спускаюсь по пологим ступенькам в землянку и привычно открываю уже хорошо знакомую дверь. Вокруг большого стола, сколоченного из сырых, ещё пахнущих смолой досок, склонились: начальник штаба майор Ушаков, оперативный дежурный капитан Ляшенко, начальник ШШС старший лейтенант Хахалин. Все в новых шерстяных гимнастёрках, у каждого боевые ордена, прикрытые самурайками, – они офицеры штаба. На карту наносятся уточнённая линия фронта и другие изменения обстановки, связанные с боевой деятельностью наших войск и войск противника.
Рассматриваются ночные задания на разведку, кодируются карты и составляется предварительный план полётов. После Городокской операции наших войск на фронте установилось длительное затишье. Шли бои местного значения. Сегодня существенных изменений линии фронта на карте не заметно. В последнее время все попытки войск нашего фронта прорвать оборону противника не давали желаемого результата. Это объяснялось тем, что немецкие войска смогли организовать глубоко эшелонированную, развитую в инженерном отношении оборону и удачно использовать свои подвижные резервы. Противник в своём тылу имел разветвлённую сеть дорог, позволяющих маневрировать резервами, что облегчало ему организацию активной обороны. Этому способствовала и хорошо организованная разведка.
Разведывательные группы иногда проникали на 10–15 километров в глубь нашей обороны, собирали нужную информацию и как-то таинственно проходили передовые позиции наших войск в обратном направлении. Было несколько случаев, когда ночью пропадали дежурные по кухне, повара и другие военнослужащие прифронтовых авиационных частей.
Для успешных действий нашего фронта были необходимы дополнительные силы и хорошая разведка, так как командование планировало Витебскую операцию. Для этого воздушную разведку вели многие экипажи самолётов 3-й воздушной армии.
Большую нагрузку в этот период имели лётчики нашего полка, позывные которых остались навсегда в моей памяти: «Афоня», «Вась-Вась», «Валет», «Фока», «Судья», «Сударь» и др. Сейчас начальник связи полка капитан П.Р. Причиненко вращал поочерёдно ручки полевых телефонов в кожаных футлярах и проверял связь с эскадрильями и различными коммутаторами. Связь была устойчивой, телефоны стояли на отдельном столе с аккуратными табличками с перечислением позывных подразделений, частей и коммутаторов. Смуглое лицо Петра Романовича с родинкой около носа было выбрито до белизны. Начищенные пуговицы его гимнастёрки и орден Красной Звезды блестели в полумраке и подчёркивали аккуратность капитана. Некоторое удивление вызывало отсутствие у него на командирском ремне личного оружия, обязательного в то время для всех офицеров.
Он подчёркнуто любезно отдал мне честь и доверительно сообщил, что получено очень важное и срочное задание на разведку, что погоды нет, а командир не может пока принять решение, и поэтому лучше не попадаться ему на глаза.
Отношение Петра Романовича ко мне как молодому офицеру было трогательно-заботливым, что позволило мне быстро войти в служебную колею, сблизиться с офицерами управления и за короткое время понять весь круг достаточно сложных и ответственных обязанностей.
В землянку спустился командир и приказал собрать командиров эскадрилий. Погода не улучшалась, хотя появившийся с картой метеоролог обещал временное повышение облачности и образование окон. Непрерывно звонили телефоны из дивизии и армии, требуя донесений о результатах разведки железнодорожных станций.
Времени на уточнение погоды в районе целей уже не было. После короткого совещания командиром было принято решение, что на разведку полетит командир 1-й эскадрильи капитан И. Хаустов. Капитан отличался от других командиров неторопливостью, небольшим ростом, а также потёртым регланом и орденом Ленина, одиноко закреплённым на его груди. Нужно дополнить, что капитан прибыл в полк сравнительно недавно, на разведку вылетал редко, и поэтому решение командира казалось несколько странным.
Начальник штаба уточнил задание на полёт: провести визуальную разведку движения по железной дороге Витебск – Полоцк, обратив особое внимание на станцию Оболь, где, по агентурным данным, идёт разгрузка войск и техники противника. Результаты разведки докладывать по радио. Сфотографировать станцию Оболь. Вылет – немедленно.
Как обычно перед ответственным полётом, Пётр Романович напомнил позывные наших наземных радиостанций, порядок радиообмена и рабочую частоту. Всё было готово к вылету. На старте, куда мы пришли с Петром Романовичем, уже была развёрнута радиостанция В-100 с питанием от «солдат-мотора».
Самолёт Хаустова Ла-5 с хвостовым номером восемь прорулил мимо нас, резко развернулся против ветра, а лётчик поднял руку, подтверждая готовность к полёту и нормальную слышимость командной радиостанции.
Фонарь закрыт, свечи прогреты, тормоза отпущены. Истребитель, резко набирая скорость и почти не поднимая хвоста, исчезает в сплошной облачности.
Через несколько минут командир запросил Хаустова:
– Восьмёрка. Восьмёрка. Сообщите погоду. Я – «Берёза». Приём.
– «Берёза». Я – восьмёрка. Вас слышу хорошо. Облачность сплошная. Высота 100 метров. Выполняю «Прилив». Как поняли? Я – восьмёрка. Приём.
