Голос лётчика в динамике на фоне шумов умформера был разборчивым, но несколько с хрипотцой. Пётр Романович взял у командира микрофон, подмигнул мне – всё нормально, – выдал команду солдату, нажал тангенту на передачу и по всем правилам радиообмена передал, что слышит восьмёрку хорошо.
Командир, ничего не сказав, ушел на КП.
Так как в воздухе был один Хаустов, а он молчал, то в выносном динамике были слышны только лёгкие шумы и трески. Мы напряжённо вслушивались в тишину, ожидая появления сообщения нашего воздушного разведчика. Прослушивая работу лётчиков в воздухе, я знал особенности каждой самолётной радиостанции, предупреждал радиомехаников о неполадках, выявлял необходимость подстройки и часто помогал лётчикам в обеспечении надёжной радиосвязи.
Погода не улучшалась, но стало намного светлее. Динамик по-прежнему молчал. Время текло медленно, начинали зябнуть ноги. Приближалось время, когда на восьмёрке должна загореться красная лампочка, предупреждающая об остатке бензина. Ситуация усложнялась и становилась критической.
И тут в динамике громко и чётко прозвучало долгожданное сообщение:
– Я – восьмёрка. Вижу танки на станции. Много танков. Сделал два захода. Приём.
Пётр Романович, изрядно замёрзший в своей короткой шинельке, подскочил к телефону и сообщил командиру, что Хаустов обнаружил на железнодорожной станции много танков, сделал два захода и сфотографировал цель.
Предварительные данные разведки незамедлительно были переданы в штаб дивизии и далее по инстанции.
К радиостанции не спеша возвратился командир. На наши запросы Хаустов не отвечал. Почему молчит восьмёрка? По хорошей слышимости его сообщения можно утверждать, что самолёт где-то близко. Неужели отказала радиостанция? Где самолёт?
Лицо командира выражало деловую озабоченность. Волнение передалось всем. Я уже начинал подумывать, как буду воспитывать механика Иванова за то, что он постоянно, чтобы угодить лётчикам, несколько расстраивал самолётные передатчики для улучшения самопрослушивания. Иногда это приводило к снижению мощности излучения и дальности радиосвязи с самолётами 1-й эскадрильи.
Наконец заработал передатчик Хаустова, и стало хорошо слышно:
– Я – восьмёрка. Дайте: «Прибой», «Прибой», «Прибой», «Прибой», «Прибой». Я – восьмёрка. Приём.
Лётчик взволнованно вызывал наземный пеленгатор. Пеленгаторный пункт – «Прибой» ответил сразу и выдал, как и положено, пеленг на аэродром.
Пётр Романович сиял, не скрывая своей радости, я успокоился. Командир был серьёзным и своих эмоций перед нами не показывал.
Послышался знакомый звук приближающегося самолёта. Все оживились, а командир начал давать указания лётчику по заходу на посадку. С большим перелётом самолёт коснулся ВПП и, разбивая колёсами смёрзшийся ночью, укатанный катками снег, начал энергично тормозить. Казалось, всё обошлось благополучно – задание выполнено, лётчик и самолёт на стоянке.
Вполне довольные, мы с Петром Романовичем пошли на КП полка обогреться, послушать Хаустова и поделиться первым успехом при работе с радиопеленгатором.
Для нас, офицеров управления полка, КП был родным домом, и не только потому, что там было всегда тепло и как-то по-домашнему уютно, но главным образом потому, что приходилось очень часто быть его хозяином – оперативным дежурным (ОД).
За короткое время я освоил с помощью моих товарищей, офицеров управления полка, широкий круг обязанностей ОД и в дальнейшем их успешно выполнял. Особенно нужно отметить доброжелательность и порядочность, которая была между нами, и полное доверие без перепроверок и сомнений. Сложившиеся отношения позволили каждому из нас замещать друг друга, параллельно выполнять задачи, предусмотренные штатным расписанием, а также иметь запас резервного личного времени.
В тёплой землянке КП с электрическим освещением царило оживление: непрерывно звонили телефоны, запрашивались и уточнялись данные разведки, маршрут полёта, справлялись о результатах фотографирования, времени взлёта и посадки. Все были заинтригованы результатами разведки, и они активно обсуждались.
Можно было предположить, что немцы, воспользовавшись плохой погодой, незаметно сосредоточили большое количество танков и готовили прорыв обороны наших войск. Обнаруженное скопление танков и их, как считали, выгрузка на станции Оболь явно подтверждали замыслы противника и очень волновали вышестоящие штабы.
Назревали события, героями которых уже в который раз были лётчики нашего 21-го ПАП. Капитан Хаустов сидел рядом с начальником штаба на длинной лавке и постепенно выходил из состояния стресса и усталости после сложного полёта. Пока он не мог правильно оценить результаты разведки, однако на многочисленные вопросы майора Ушакова отвечал достаточно полно и уверенно.
После того как начальник фотолаборатории принёс и разложил на столе фотопланшеты, обстановка на КП ещё больше накалилась. На отлично изготовленных фотографиях чётко просматривались железнодорожные пути, станционные постройки, дома, огороды и танки. Дешифровщики насчитали 115 танков. Большая часть танков в беспорядке стояла вдоль путей, а другая часть – на железнодорожных платформах. Паровозов на станции почему-то не было. Снимки были настолько хороши, что не требовали дополнительного дешифрирования.
Достоверность разведданных не вызывала сомнений, и не было повода не доверять дешифровщикам, которые так удачно привязали фотоснимки к местности на карте.
Нервозная торопливость командиров подчёркивала важность разведанных данных и самого события.
Несмотря на плохую погоду, к КП подрулил армейский У-2, из него вылез порученец, взял фотопланшеты, быстро попрощался и улетел обратно.
Впервые я с большим интересом рассматривал снимки, сделанные с самолёта аппаратом АФА-И. Общая картина расположения станционных строений, пересечения дорог и танков показалась мне чем-то знакомой. Чем дольше я рассматривал снимки, тем сильнее где-то внутри зарождалась уверенность в том, что на фотографиях знакомая станция. Пока я искал подтверждения своим сомнениям и вспоминал поездку в политотдел дивизии, раздался продолжительный звонок, а к аппарату подошёл командир.
– Нестоянов!!! В чём дело? Почему твои лётчики вместо танков противника сфотографировали мой сортир?.. Спасибо за службу! Я тебе ещё покажу кузькину мать!.. Немедленно докладную! – такими словами вперемежку с отборным матом, одним духом выразил своё отношение к командиру и ко всему личному составу полка начальник штаба дивизии полковник Азаров.
На КП наступила тишина, нарушаемая потрескиванием дров в железной печурке. Все поняли, что Хаустов потерял ориентировку, заблудился и сфотографировал станцию, где размещался штаб нашей дивизии. Однако оправданием этого случая мог служить приказ о вылете на разведку самолёта, на котором отсутствовало навигационное оборудование, необходимое для выполнения задания в столь сложных метеоусловиях, и слабое знание местности лётчиком.
Со временем это скандальное событие было забыто. Я же на всю жизнь запомнил подробности того злополучного дня, и это помогло мне впоследствии защитить диплом в академии и выполнить научную работу по совершенствованию навигационного оборудования на самолёте МиГ-15. (В Люберцах, в НИИЭРАТ ВВС мной был разработан автомат кнопочной перестройки радиокомпаса АРК-5.)
