Мы были всегда вместе. Говорила, что вполне довольна своей жизнью, довольна мужем, сыном и невесткой.
Как заботливая хозяйка много сделала по благоустройству квартиры и нашего астраханского дома. Была верной женой, заботливой матерью и ласковой бабушкой. Любила наш сад, любила собак. В последнее время, в Астрахани, очень часто садилась на ступеньку крыльца и пела наши любимые песни, особенно ей нравились песни из советских кинофильмов.
Верю в тебя, дорогую подругу мою.
Эта вера от пули меня тёмной ночью хранила.
Радостно мне, я спокоен в смертельном бою.
Знаю, встретишь с любовью меня,
что б со мной ни случилось.
Я любил её и навсегда останусь благодарен ей за взаимную любовь, за то, что ещё до нашей встречи она стала моим ангелом-хранителем, за каждый день, прожитый вместе. И хотя клятв в вечной любви у нас не было, но мы были единым целым и избаловали друг друга за 64 года совместной жизни. Всё то, что покупал я, – было для неё, а что покупала она – для меня. Сейчас просто невозможно представить нашу новую, пока разделённую, жизнь. Через месяц после ухода Валентины я увидел её во сне. Она обратилась ко мне со словами: «Папочка! Папочка! Мне тяжело. Помоги мне». Если бы я мог ей ответить, то сказал бы: «Тебе помочь уже не смогу, помогать буду детям, считай, что это твоя помощь, пусть это тебя успокоит». Мои слова и поступки её успокоили.
Наш дом опустел, но в то же время мы ощущаем её незримое присутствие, что она где-то здесь с нами.
Наш сад оденется цветами,
Плодами будет вас дарить,
А я как будто буду с вами
И вечно буду вас любить.
Валентина верила, что если нарушишь христианские заповеди, то будешь наказан Богом. Необыкновенную честность и порядочность она унаследовала от отца. Её похоронили рядом с ним в Астрахани на Рождественском кладбище. Хоронили, соблюдая все обряды православной церкви.
Вечная ей память! Пусть земля ей будет пухом!
23 ноября 2010 года – 40 дней.
Томск
В «Российской газете» в августе 2013 года в публикации Дмитрия Шеварова рассказывалось о двух поэтессах из сибирского города Томска. В очерке помещены стихотворения, которые меня взволновали и прямо-таки запали в душу.
Впечатления детской поры Оля Блинова выразила в лирической форме так:
Дым от горящих листьев,
дым, дым, дым…
Небо, ты было чистым,
далёким и голубым,
когда уходящее детство
без боли, тоски и снов,
врезалось крепко в память
дымом этих костров.
Дым, ты уходишь в небо,
ты уходишь туда,
где всё ещё светит детства
призрачная звезда.
Где всё ещё кто-то верит,
что он не будет седым.
Дым от горящих листьев,
вверх уходящий дым.
Другая поэтесса из того же двора Оля Кортусова, подруга детства и юности Оли Блиновой, тему детства тоже отразила в своих стихах:
И всё же живы томские дворы —
с огородами, с тем внутренним дыханием,
в котором есть заманчивая тайна
и детское желание игры.
Там в глубине такие лопухи,
такая травка с именем муравка!
И старая рассохшаяся лавка,
и новеньких листочков малахит.
Там на верёвках сушится бельё…
Но память дней далёких
и иных
уже надёжно поросла быльём,
и в этом нынче некого винить.
Воспоминания детства Оля Кортусова заключает так:
Пыхтела каша на плите,
вздымала крышку,
и чайник радостно свистел,
и кот за мышкой
гонялся, жизнь шла кувырком
в вечернем свете,
и мчалась в горку и бегом.
Мы были – дети.
Баюкал ветер старый дом.
Детские слова юных поэтесс удивительно взбудоражили мою душу и память до такой степени, что у меня потекли слёзы, а перед глазами возникли события детских лет, пережитые мной в родном городе.
Я родился 8 октября 1922 года в городе Томске на Черепичной улице в доме № 18, но школьные летние каникулы проводил в доме № 7 по Кривой улице у маминой старшей сестры – Екатерины Петровны Васильевой. Последний раз этот дом мы с Еленой Панаевой (правнучкой тёти Кати) легко нашли в 2013 году, когда я прилетал к ним на День Победы. Ещё Елена заботливо прогуляла меня по центру родного города и сводила в Томский областной краеведческий музей, которому я подарил свою книгу «По страницам военного дневника».
Семья Васильевых в 30-х годах занимала почти весь первый этаж дома, несущественно изменившего свой внешний облик за 100 лет. Николай Николаевич Васильев был деканом медицинского института, тётя Катя – домохозяйкой, а Люся и Боря их дети. Запомнились три просторные комнаты: столовая с большим круглым столом и буфетом, комната родителей с металлическими никелированными кроватями и домашней библиотекой, детская – обязательно с кошками или собаками. В доме был туалет с красивым иностранным унитазом и общая кухня.
Люся училась в строительном институте, Борис увлекался голубями, кроликами и прочей живностью, мог держать стойку на руках на самом краю крыши дома. Был всегда в передовых. В 1932 году он научил меня стрелять пистонами из двустволки и разрешал играть с пистолетом и кортиком, который ему подарил мой отец. Маленький, привлекательный пистолет браунинг мне так понравился, что, незаметно для взрослых, я его взял домой в Болотную, где мы жили с мамой. Вскоре его пришлось вернуть Борису, а я занялся изготовлением поджигалок, заряжаемых серой от спичек.
На службе в Красной армии и на войне мне приходилось стрелять из различных типов личного оружия, в том числе из маузера, однако, в отличие от отца, оценки по стрельбе выше чем «зачёт» не получал, хотя был сильно ранен уже в детском возрасте.
Как предусматривала планировка города, большой двухэтажный дом имел обширный, закрытый со всех сторон, в том числе высокими кирпичными стенами соседних домов, двор. Зачем томичи укрепляли дома кирпичной кладкой только с одной стороны, я не знаю до сих пор. Возможно, это тайна города. В нашем дворе были овощные грядки, цветники, норы кроликов и много свободного места. С левой стороны от дома № 7 ширину двора ограничивала кирпичная стена дома, в котором жили американцы, работающие по контракту.
С некоторыми из этих соседей я случайно познакомился, когда мы с мамой ехали зимой в Томск, а я свалился с третьей полки, когда там спал. Я был тогда тепло одет: шапка, шуба, пимы, – поэтому существенно не ушибся. Зато американцы, ехавшие в этом же купе, охали и ахали по-своему всю дорогу.
